Владимир Зима - Исток

В этом зале каждому было известно, что комита фемы Опсикий в своё время назначил сам кесарь Варда и взял с него за предоставление должности соответствующую мзду. Что же до обращений податных людей из фемы Опсикий в императорскую канцелярию, то все эти челобитные оседали в департаменте почт, у логофета дрома, а имена жалобщиков немедленно становились известны комиту фемы, расправлявшемуся с каждым по своему усмотрению, к вящему укреплению своего положения и устрашению податного сословия.

— Потому-то неудивительно, что в Опсикии во множестве стали плодиться бунтовщики! — воскликнул Михаил. — Однако теперь мы имеем намерение решительно покончить с этим.

Кликнув писца, император принялся диктовать ему высочайший указ:

— Божьей милостью мы, император Ромейский, и прочая, и прочая, и прочая... Если от нашего внимания не ускользают и самые незначительные дела, то тем больше внимания мы должны уделять вопросам, имеющим государственное значение, и не оставлять их без должного рассмотрения и упорядочения...

Повернувшись к кесарю Варде, Михаил неожиданно для всех приказал:

— Встать!..

Не на шутку испугавшись, кесарь Варда порывисто вскочил с кресла и тут же бросился на колени, выражая покорность перед лицом подлинного правителя христианской империи.

— И запомните всё, что отныне никому не позволяется сидеть в присутствии императора! — строго добавил Михаил, небрежным жестом ладони позволяя кесарю Варде подняться на ноги. — Итак, принимая во внимание, что в настоящее время казённые сборы в феме Опсикий оказались в таком запущенном состоянии, что здесь положительно не имели представления о состоянии этого дела в государстве, мы удивлялись беспорядочному ведению казённых сборов хлеба в феме Опсикий, пока Господь не благоволил представить это дело нашему ведению...

Произнося текст указа, Михаил исподволь разглядывал окружавших его сановников. Кесарь Варда стоял, по-бычьи опустив крупную голову, отчего на его бритом подбородке образовалось множество жирных складок. Кесарь тяжко сопел и намеренно избегал встречных взглядов свидетелей его унижения.

Единственный человек в империи, которому позволялось сидеть в присутствии монарха, отныне и навеки лишился своей привилегии и должен был стоять навытяжку, наравне со всеми прочими придворными... Легко ли было самовлюблённому и властному кесарю пережить подобное низвержение с вершин власти? Не станет ли он теперь злоумышлять против законного монарха?

Михаил ещё раз оглядел Варду — нет, пожалуй, кесарь не осмелится выступить против. Заметно оробели и его многочисленные родственники, зато оживился престарелый Никита Орифа и несколько прочих членов синклита подняли головы. Пожалуй, кесарю придётся смириться с уменьшением своей власти из опасения вовсе лишиться всего.

Упираясь спиной в золочёную спинку трона, Михаил стал более уверенно диктовать высочайший указ:

— Доставка хлеба из фемы Опсикий в столицу совсем приостановилась, плательщики утверждают, что с них всё положенное по закону истребовано, а деревенские старосты, обыватели и сборщики налогов, в особенности сам комит Опсикия, так запутали это дело, что никому из кураторов оно не могло быть известным, оставаясь выгодным лишь для всех, непосредственно к нему прикосновенных...

Долго сидеть в неподвижности было мучительно, Михаил сошёл со своего возвышения, принялся мерить шагами огромный Хрисотриклиний, продолжая на ходу диктовать. Пурпурная мантия с тихим шуршанием волочилась по полу, Михаил то и дело поддёргивал её, чтобы не запутаться в складках и не упасть ненароком, дав пищу для толков и пересудов придворным.

— Итак, убеждённые в том, что нам никогда не удалось бы осветить и надлежащим образом поставить это дело, если бы мы оставили его не выделенным из других дел, мы решили...

От животного страха, охватившего его, кесарь Варда втянул голову в плечи, насколько позволил отложившийся на мощной шее слой жира, и стоял навытяжку, словно истукан, а в висках его гулко стучала тяжёлая кровь и по спине, между лопаток тонкой струйкой стекал холодный липкий пот.

Больно и тревожно было слышать кесарю Варде, как с каждой следующей фразой крепнет голос Михаила, и это могло означать только то, что на глазах у всего двора валилось в пропасть могущество всесильного кесаря, рушилось здание, возводимое с тщанием и немалыми муками на протяжении многих десятков лет, на радость всем злопыхателям уплывало из рук Варды кормило власти.

Ещё вчера Михаил, не глядя, подписывал любые документы, подготовленные кесарем, и при этом ещё досадовал на то, что его отвлекают от развлечений, а нынче он всерьёз увлёкся разбором текущих дел и словно забыл о дворцовом распорядке...

Между тем императору давно уже полагалось отправляться к заутрене, затем завтракать, а он всё диктует и диктует свою новеллу, упиваясь обретённым величием и не задумываясь над его мнимостью.

— Стратига фемы Опсикий от должности немедленно отстранить, арестовать и, завернув в бычью шкуру, доставить в столицу, где он по прошествии некоторого времени будет судим лично нами... На всё его имущество наложить арест, дабы не случилось недостачи, если оно по решению суда будет надлежать конфискации в пользу казны...

Даже престарелый эпарх Никита, служивший верой и правдой ещё Феофилу, видавший всякие виды и немало претерпевший за время придворной службы, и тот невольно поёжился и судорожно вздохнул.

Кесарь Варда с тоской подумал о том, что, пожалуй, напрасно он поспешил совершить казнь Гивона — вполне возможно, что с самозванцем удалось бы поладить, простолюдины его поддержали, чернь носила бы его на руках и верила бы каждому слову, а Гивон не смог бы сделать и шага без совета с Вардой и Феодорой, так что управление государством осталось бы в руках кесаря... Кесарь не сомневался, что из Гивона со временем получился бы вполне пристойный монарх. И кто бы стал разбираться, сын он Феодоры или не сын?.. Если бы вдовствующей императрице удалось посулить избавление от монашеского облачения, она бы самого черта признала своим сыном и удостоверила законность его возведения на престол. Да, к сожалению, поспешил кесарь сжечь Гивона, явно поспешил...

Остановившись рядом с секретарём, император едва дождался, пока тот допишет последние слова, почти вырвал у него из пальцев тростниковое перо и жирно, разбрызгивая пурпурные чернила по всему листу, поставил размашистый росчерк.

Постепенно остывая, император ещё немного походил по Хрисотриклинию, вновь забрался на трон и уже вполне деловито отдал распоряжение логофету Смбату:

— Проследи лично, чтобы эту новеллу отправили в Опсикий без промедления!