Владимир Зима - Исток

Начиная с того самого момента, когда её подхватили под руки придворные евнухи и потащили в храм Святой Софии на пострижение, Елене всё происходящее виделось как бы со стороны, словно бы не её, а какую-то другую девушку постригали в монахини, затем несли на корабль и увозили куда-то на край света.

Постепенно до её сознания стало доходить, что не с кем-то, а именно с ней произошла метаморфоза и что не кому-то, но именно ей отныне суждено провести остаток дней в служении Господу... Чтобы не думать об этом, сестра Параскева спросила капитана:

— И как вы, моряки, не боитесь отправляться в плавание? Я слышала, что плавать по морю опасно...

— Не море топит корабли, но ветер, — сказала сестра Феофания. — Без воли Господа ни единый волос не может упасть с головы человека.

— А мы и уповаем на Господа, — ответил капитан. — Но, конечно же, понимаем, что в открытом море каждый день жизни может оказаться последним. Это ощущение придаёт жизни своеобразную прелесть. Посмотрите, как прекрасно море, освещаемое лучами заходящего солнца!..

Монахиня поглядела на море, но лишь недоумённо хмыкнула.

— Когда человек живёт в обстановке постоянного ожидания смерти, когда он не может быть вполне уверен ни в одной следующей минуте, вот тогда-то и появляется особое суждение о красоте каждой вещи... Красота эта — мгновения и преходяща. Каждый миг она готова исчезнуть, как последний луч солнца на закате, и надо успеть насладиться этой красотой, дарованной нам Господом в безмерной доброте Его... Мы ежедневно и ежечасно становимся свидетелями того непреложного факта, что неумолимая Вечность поглощает сегодняшний день...

— Да ты не моряк, а поэт! — с жаром воскликнула сестра Феофания. — Если бы ты избрал духовное поприще, то смог бы достичь больших вершин.

— Вот состарюсь — и приму духовный чин, — пообещал капитан. — А до той поры буду ходить по морю, любоваться его красотами.

Он поглядел на Елену, сидевшую с каменным лицом, сочувственно вздохнул:

— Не отчаивайся! Если девушка будет сохранять оптимизм и жизнерадостность, счастье рано или поздно постучится в её дверь...

— О каком счастье можно говорить в моём положении? — горестно спросила Елена.

— О величайшем счастии служить Господу нашему, — важно сказала сестра Феофания.

Елена горестно опустила голову.

— Ты ещё так молода, Елена!.. В твоей жизни ещё могут произойти перемены, — сказал капитан. — Мудр был тот отец, который советовал сыну записывать свои огорчения и возвращаться к записям по прошествии некоторого времени. Даже спустя несколько недель прежние огорчения кажутся мелкими, не заслуживающими внимания. Не отчаивайся. Никому не дано провидеть свою судьбу, хотя все мы того желаем. Вот и сестра Феофания не знает, какие перемены уготованы ей...

— Это знает лишь Господь, — поднимая глаза кверху, сказала сестра Феофания.

— Да, — согласился капитан и лукаво усмехнулся. — Все мы под Богом ходим...

Игуменья Екатерина увидела в окно, как от причала в монастырь пронесли закрытые носилки. А вскоре важная столичная монахиня ввела в покои настоятельницы Сурожского монастыря юную деву.

— Прими, матушка, новопостриженную сестру Параскеву под своё неусыпное попечение, — сказала сестра Феофания, передавая в руки настоятельнице свиток, запечатанный красной печатью.

Игуменья Екатерина задумчиво оглядела новую монахиню, прибывшую в обитель на царском корабле.

По виду — прямо ангел, а какова она на самом деле?..

— Повелением святейшего патриарха Игнатия сестре Параскеве определено провести дни свои в твоей обители. Доглядывай за ней, ибо молодой император может осмелиться на святотатство и прислать своих молодцев, дабы они похитили сестру Параскеву, — многозначительным шёпотом добавила сестра Феофания и испуганно перекрестилась.

— Из нашей обители ещё никому никогда не удавалось скрыться, — заверила игуменья Екатерина.

— Её величество василисса Феодора пожертвовала обители скромную лепту, — сказала сестра Феофания, передавая в руки настоятельнице туго набитый кожаный кошель.

— Щедрость её величества безмерна! — радостно возгласила настоятельница.

— Но если, не дай Бог, сестра Параскева сбежит или её похитят, не сносить тебе головы, — предупредила настоятельницу сестра Феофания.

— Не беспокойся, сестра! Не впервые приходится исполнять подобные поручения. Всё будет сделано как следует, — сказала игуменья и сняла со свитка печать.

Развернув пергамен, игуменья нараспев прочитала:

— «Настоятельнице Сурожского монастыря повелеваю принять в свою обитель сестёр Феофанию и Параскеву, учинив за ними строгий надзор...»

Услышав это, сестра Феофания в ужасе подбежала к окну и увидела, как дромон медленно отходит от причала.

— Господи, сослали сюда сестру Параскеву, а я-то чем провинилась перед василиссой?.. Меня-то за что? — жалобно завопила она. — Господи Иисусе, спаси и помилуй!..

— Не употребляй имя Господне всуе, — строго заметила мать настоятельница.

Игуменья Екатерина уже принимала в своём монастыре молодых константинопольских пигалиц, за развратное поведение отсылаемых из столицы в отдалённый монастырь. Эти женщины в первые месяцы своего пребывания причиняли много беспокойства постоянными капризами, неумеренными требованиями, и потому было неудивительно, что подобных аристократок игуменья не любила, поскольку сама происходила из семьи, не отличающейся ни древностью рода, ни высоким положением при дворе.

Так что её величество василисса Феодора могла быть вполне спокойна за поведение сестёр Параскевы и Феофании. Эти девы попали в такую клетку, из которой им вовек не вырваться.

— Идите за мной, — сухо сказала игуменья и повела сестёр за собой по длинному тёмному коридору.

И потянулись для сестры Параскевы однообразные тоскливые дни монастырского заключения.

Игуменья Екатерина следила за тем, чтобы все инокини распределяли время между трудом и молитвами, дабы воспрепятствовать проникновению греховных мыслей в незрелые души, дабы уберечь их от пагубы праздности.

— Параскева, не впадай в уныние, ибо это страшный грех, это смертный грех! — при всякой встрече с юной черницей наставляла деву мать игуменья. — Христианская душа должна быть исполнена ликования от служения Господу нашему...

— С чего же мне радоваться, матушка настоятельница?

— С того, что тебе выпал счастливый жребий посвятить свою жизнь Господу! Беда твоя в том, что ты сама не представляешь, как тебе повезло... Представь себе человека, из последних сил роющего глубокую яму... Сочувствовать ему или радоваться вместе с ним? Это зависит не от того, что человек совершает, но к какой цели стремится. Если яму роет каторжник, отбывающий заслуженное наказание, — это одно дело... Если это земледелец, который возделывает свой сад, — совсем другое дело... А если это человек, который стремится в пустыне вырыть колодец, дабы спасти от жажды погибающих сотоварищей?.. То-то же! — важно поднимая указательный перст к низкому белёному потолку, произнесла игуменья. — Один и тот же труд может стать источником страдания для одного человека и источником неизбывной радости — для другого...