Владимир Зима - Исток

Стоявшие поблизости ратники засмеялись, дворовые челядинки глупо захихикали.

Поднявшись на ноги, Ждан огляделся, хищно прищурился и выхватил из ножен меч.

Дворня в страхе разбежалась.

Ждан, набычившись, пошёл к боярскому крыльцу.

— Эге, да тут никак правёж начинается!..

Гриди, караулившие вход в терем, обернулись на голос, увидели князя Олдаму, живо расступились.

— Мне в дружину удальцы нужны, — сбрасывая с узких плеч тяжёлую шубу, сказал Олдама. — Ну-ка, поглядим, каков ты в деле...

В два прыжка Олдама сбежал по лестнице, выхватил меч и пошёл на Ждана. Не доходя до юныша двух шагов, остановился, ударил каблуками в снег, чтобы не оскользнуться, изготовился к рубке.

Из груди Ждана вырвался хриплый звук — не то всхлип, не то стон, — и со всего маху Ждан ударил мечом, норовя угодить по княжескому шелому.

Олдама увернулся, подставил под удар варяжский клинок, но меч от удара Ждана с тихим звоном разлетелся на две половины.

Ждан опешил.

Растерялся и Олдама, недоумённо поглядел на обломок меча в своей деснице, сплюнул и швырнул его в снег.

— А ну, покажи свой меч, — вполне дружелюбно обратился Олдама к Ждану.

Тут же подбежали два гридя с горящими факелами, чтобы князь мог получше разглядеть оружие.

Олдама взял меч, покачал в руке, затем поднёс к глазам клинок, стал рассматривать каждую зазубрину.

— Ты кто? — не отрывая глаз от меча, спросил Олдама.

— Ждан, сын Бажена, из рода Лося.

— Откуда у тебя этот меч?

— Его мне дед выковал.

— А не врёшь?

Ждан промолчал.

— Как деда кличут?

— Радогастом кликали, — глухо ответил Ждан. — Помер дед.

— Жаль... Такого коваля я бы к себе взял.

— Не вели казнить, вели слово молвить! — взмолился Ждан.

— Говори.

— Есть где-то тут у боярина Гагана на засеке добрый коваль, который может ковать и мечи, и узорочье всякое...

— Кто же он?

— Отец мой, Баженом кличут.

— Вот ты и передай ему, чтобы к лету отковал десяток мечей... Железа и чего ещё требуется, пусть возьмёт у Гагана. Ты слышал, Гаган?

Боярин молчал, будто разговор его не касался.

— Князь-батюшка, вели боярину отпустить отца в кузню! — взмолился Ждан.

— Разве он у боярина? — удивился Аскольд, поворачиваясь к Гагану. — Что ж ты молчишь?

— Чего мне говорить? — недовольно проворчал Гаган. — Не знаю, чего тебе ещё набрешет этот смерд! Нет у меня на засеке такого коваля...

Князь князей Олдама задумался, поглядывая сверху то на распростёртого у его ног Ждана, то на боярина.

— Встань... Говори, как дело было.

Ждан поднялся и, чуть не плача, принялся рассказывать доброму князю про свои обиды:

— Боярские тиуны забрали тятьку минувшим летом, в ту пору, когда следовало болотную руду варить. С самых тех пор его у нас в роду никто не видел, но люди сказывали, будто слышали его голос из боярского поруба, просил кинуть хлеба кусок...

— A-а... Вона про кого речь, — будто припоминая, сказал боярин Гаган. — Было такое. Сидел у меня в порубе холоп... Мне и невдомёк, что то коваль был. Задолжал он мне четыре коробьи жита, вот и попал в поруб. Что ж, было миловать его? В то лето, когда недород был, взял четыре меры доброго жита, а отдавать и собираться забыл! Как бы не так!.. Тиуны дело знают...

— Где тот холоп? — спросил Олдама.

— Продал я его киевскому боярину Могуте, — признался Гаган.

Олдама сунул меч Ждана в свои ножны, сказал негромко:

— Тебе дадут другой. Проси за свой клинок, чего ни пожелаешь. В дружину ко мне не желаешь поступить?

Ждан не знал, радоваться ему или огорчаться — великую честь оказывал ему дреговичский князь.

На боярской усадьбе для дреговичского князя был приготовлен пир.

В честь принятия в дружину Ждану дозволено было войти в гридницу.

В жарко натопленной гриднице было светло, как в ясный день, — трещали в очаге поленья, горели по углам глиняные жирники, на столе стояли свечи.

До сей поры Ждану не случалось бывать в боярских хоромах. Выросший в тесной полуземлянке, Ждан и не представлял, что бывают такие огромные жилища, — пожалуй, весь род Лося мог бы без стеснения разместиться в такой избе.

Пировали тут на славу — с порога оценил Ждан, оглядев столы, заваленные яствами. У него слегка закружилась голова от вида и запаха обильной еды.

— Садись, Ждан! — пригласил князь Олдама. — Отведай, чем нас боярин Гаган нынче угощает. Небось прежде он тебя не звал за свой стол?.. Эх, Гаган!.. Таких умельцев иметь и покупать мечи за золото? Заморский товар всегда краше кажется... Когда только ума наберёшься, чтобы отличать, что есть добро, а что есть худо...

От запечённого молодого быка прислужник-челядин отхватил ножом здоровенный кус, прямо на ноже поднёс Ждану.

Другой холоп подал Ждану чашу с медовухой.

Утомлённый долгой морозной дорогой, князь Олдама сидел за пиршественным столом, отхлёбывал из серебряного кубка темно-золотистый мёд, постепенно согревался, и душа наполнялась весельем.

Тем временем прибежали песельники и гудошники, ударили в бубны, задудели в рожки, и пошёл пир на весь мир!..

В гриднице скоро стало так жарко, что Олдама и воеводы сбросили с плеч тяжёлые шубы, а боярин Гаган только успевал отдавать своей челяди приказания, чтобы подавали на стол жареных поросят и печёных щук, каши и похлёбки, меды и вина.

Гаган то и дело подливал греческое вино в кубок дорогому гостю:

— Пей, брат Олдама! Гуляй!.. Однова живём!..

Вялая застольная беседа незаметно перешла в несвязные выкрики и здравицы в часть князя Олдамы:

— Честь и слава князю Олдаме!

— Пью на тебя, светлый князь!..

— Здоров будь, князь!.. — разом закричали и киевские пасынки.

— Славься, князь Олдама!..

Затем под закопчёнными сводами гридницы воцарилась усталая тишина.

Голодные холопы провожали алчными взглядами обильные яства, но сами не смели ни крошки взять с пиршественного стола. Подвыпившие ратники лениво жевали снедь, запивая хмельной медовухой.

— А у нас нынче чудо свершилось! — припомнил боярин Гаган, заглядывая в осоловелые глаза молодого князя. — Хотел у тебя спросить, к чему бы это, если корова принесла телёнка с двумя головами, а?

Олдама поморщился, махнул рукой, ответил намеренно громко, дабы впредь у бояр и у сотников не возникало желания молоть языком попусту:

— Не княжеское это дело!

Боярин Гаган согласно кивнул, затем подал знак челяди, чтобы несли новую перемену снеди, но Олдама поднял руку, требуя внимания, заговорил властно, словно правил не первое лето, а всю жизнь держал стол князя князей дреговичских:

— Для того, чтобы гадать обо всяких чудесах и предзнаменованиях, есть волхвы и кудесники... Позвать сюда волхвов!.. Пускай объяснят смердам. А дело князя — вершить суд, и чтобы никто не смел... И никто не обижал дреговичей. Никто!..