Владимир Зима - Исток

— Да, — не без горечи вынужден был согласиться Георгий. — Я и сам уже стал замечать, как выросли цены на переписку книг. А недавно за новые колеса для повозки кузнец заломил вовсе уж несуразную цену — две номисмы! И пришлось выложить... А шорник за новую упряжь и вовсе потребовал целых десять номисм!

— Вот видишь, мой юный друг... Очень здраво, что ты стал входить в заботы о своих расходах. Всякий разумный человек обязан радеть о приумножении своего состояния. Ты и впредь не гнушайся сам проверять все счета от торговцев... Высшие помыслы могут занимать наш ум лишь тогда, когда душа свободна от мелочных забот... Так что, мой юный друг, мне кажется, пришла пора всерьёз подумать о поступлении на государственную службу. Я понимаю, что тебе гораздо приятнее заниматься высшей философией, доступной разумению лишь немногих избранных, чем просиживать целые дни в присутствии, но — увы...

— Да, я желал стать философом и историком, но выясняется, что не суждено осуществиться ни первому, ни второму, — горестно подытожил Георгий.

— Ты заблуждаешься, мой юный друг! Именно в служении государству и заключается призвание подлинного философа!.. Ибо только на государственной службе философия может претворяться в реальность, в практическую политику. Истинным философом я почитаю не того, кто с помощью логики и метафизики исследует сущность бытия, но того, на мой взгляд, мудрого мужа, который презрел суету и посвятил всего себя служению высшей идее! Империи требуются деятели, а не созерцатели. Воспользуйся своим коротким знакомством с василевсом и при первой же возможности испроси у него достойный титул и соответствующий этому титулу придворный чин, — деловито завершил свою речь Феофилакт.

Протоспафарий Феофилакт не столь уж часто общался со столичной молодёжью, однако сделал для себя вывод: молодые аристократы разделяются на две неравные части. У одной части молодёжи главенствует инфантильность, у другой же преобладает жёсткий прагматизм, безудержный карьеризм и стяжательство. Притом вторые явно ступают по головам первых. Георгий, судя по всему, принадлежал к первой категории... К сожалению...

Формальности не отняли много времени, и вскоре приглашённый Феофилактом нотариус, получив обусловленное вознаграждение, а сверх того — амфору доброго вина, удалился восвояси вместе со своими младшими писцами. Разошлись по домам и соседи, освидетельствовавшие законность и нерушимость сделки. И наконец-то Феофилакт и Георгий остались одни в опустевшем триклинии.

— Я решился уехать, — не без грусти поведал Феофилакт, стараясь не встречаться взглядом с Георгием. — Да, друг мой, мне хочется удалиться от утомительной городской суеты, от моего постылого присутствия, от всех других канцелярий, департаментов, секретов, коллегий и прочих государственных учреждений...

Немало удивлённый, Георгий застыл посреди комнаты, не в силах вымолвить ни слова.

— Видно, так уж угодно Богу... Я твёрдо решил оставить Город — с его площадями и банями, дворцами и трущобами, многословными софистами и сановными блюдолизами, адвокатами и ворами, стражниками и казнокрадами, риторами и трактирщиками, вельможами и гетерами, священнослужителями и фиглярами! У меня во Фракии есть небольшое поместье, где я решил провести остаток дней моих в размышлениях и молитвах, в постижении замысловатых превратностей человеческих судеб... Если пребывание в имении покажется мне излишне праздным, я полагаю, что смогу посвятить себя Господу, приняв иноческий чин в небольшом монастыре, расположенном неподалёку...

— Неужели ты сможешь променять свою бурную жизнь в политике на монашеское смирение?

— Я устал, друг мой!.. Я слишком долго видел весь наш мир лишь как грандиозную арену битвы государств и народов, как жестокую схватку правителей цивилизованной империи с многочисленными варварскими племенами... Кроме того, я не раз оказывался замешан в хитроумные интриги двора, мне были доверены самые мрачные тайны, ложившиеся тяжким грузом на сердце. Мне довелось познать суровые испытания военных походов и изнеженную роскошь праздной придворной жизни, милость сильных мира сего и жгучую горечь незаслуженной опалы. Да, мальчик, я немало размышлял обо всём на свете, и мои размышления привели меня к довольно печальному выводу... Как ни прискорбно сие, однако следует всё же признать, что общество наше пребывает в состоянии хаоса. Мне порой начинает казаться, что мы стали Богу неинтересны и он предоставил миру катиться в пропасть... Чем иначе можно объяснить тот чудовищный факт, что миром правят коварные и лицемерные властители, которым чужды подлинные интересы великой христианской державы и которые озабочены лишь собственным благополучием? Зло торжествует над добродетелью, ложь попирает истину, продажность ценится выше чести и совести... Человек творит зло, потому что ему это стало выгодно! И даже приятно!.. В наше время вдруг оказалось, что в справедливости, честности и доброте нет выгоды... Не желая более потворствовать злу, я слагаю с себя государственные полномочия и отправляюсь на покой. В провинции я надеюсь обрести то, чего мне недоставало здесь. Предоставляя одно, столица отнимает нечто иное. Если человеку даётся власть, у него отнимаются простые житейские радости. Не был бы Варда кесарем, кто обратил бы внимание на его шашни с невесткой?.. И неизвестно, выиграл он или проиграл, ибо простые удовольствия — единственное прибежище для сложных натур.

— У Варды как раз всё наладилось... — сказал Георгий, демонстрируя свою близость к придворным делам. — Развод с прежней женой уже оформлен, и не нынче-завтра состоится венчание с его возлюбленной Евдокией.

Феофилакт замолчал, пытаясь связать разорванную мысль, затем сказал:

— Верности государю недостаточно, чтобы обеспечить спокойствие империи, однако как раз достаточно, чтобы подвергнуть опасности свою собственную жизнь. Справедливости недостаточно, чтобы принести пользу ближним, однако как раз достаточно, чтобы навлечь на себя их нерасположение... Увы!

В триклиний с поклоном вошёл домашний раб и сказал, что явилась Анастасия.

Едва Феофилакт услышал это имя, как его сердце взволновалось.

— Друг мой, я не ослышался?!

— Да, — смущённо пожал плечами Георгий и обратился к рабу с повелением немедленно пригласить гостью в триклиний.

Обворожительно улыбаясь, в триклиний вошла красавица Анастасия, и в комнате запахло розами и пачулями, мускусом и какими-то неведомыми Феофилакту благовониями.

— Анастасия, позволь тебе представить моего дядюшку, протоспафария Феофилакта, — церемонно произнёс Георгий.

— Увы, уже отставного протоспафария, — мягко улыбнулся Феофилакт. — Только что я подал прошение об отставке.