Борис Тумасов - И быть роду Рюриковичей

В последние дни Лада ловила себя на мысли: почему ей не суждено стать матерью? Нет, она не обижалась на Олега, хотя он совсем не уделял ей внимания. Князь жил своими заботами, и ими он ни с кем не хотел делиться.

Лада подозвала отрока, попросила оседлать коня. Усевшись в седло, направилась вдоль берега. Ехала долго. Давно скрылось Предславино, лес, что тянулся вдали. Конь перешёл с рыси на шаг, и только тогда Лада очнулась, осмотрелась.

По Лыбеди плыл туман, за камышами кряква сзывала выводок. У самой воды горел костёр, над ним висел на треноге котелок. Дым клубился по росе. Рыбаки завели невод, тянули его к берегу. Лада спрыгнула на траву, пустила коня. Ей захотелось посмотреть на улов. Невод пузырился, и рыбаки тянули с трудом, молча. На берегу вода схлынула, и в сети забилась рыба, кишели раки.

Рыбаков было трое: один — седой старик, двое других — молодые. Как потом узнала Лада, это были сыновья старика.

Рыбаки узнали княгиню. Выбрав сеть, поклонились.

— Отведай нашей ухи, княгинюшка, — предложил старик и пробросил у костра цветастый домотканый коврик.

Только теперь Лада почувствовала голод. Вспомнила, что уехала, не потрапезовав. Она с благодарностью уселась, и ей подали деревянную миску и ложку. Лада с удовольствием ела наваристую сладкую уху с большими кусками рыбы, а тем временем молодой рыбак выбрал раков покрупнее, разгрёб огонь и положил их на уголья.

У рыбаков Лада пробыла долго. И было ей здесь хорошо, отступили ночные тревоги, успокоилась душа.

В Предславино Лада вернулась к вечеру.

Между Бугом и Днестром земли тиверцев и уличей. Их князья отказывались признавать Киев великим княжением, как ни улещали их посланцы Олега.

— Киев велик разве для полян и иных, — говорили князья, — мы же головы клонить не станем.

В начале весны Олег велел воеводе Никифору:

— Поручаю тебе, боярин, унять гордецов. Хотел миром, ан упираются.

Повёл воевода дружину и долго не подавал вестей, а летом явился гонец и сообщил: тиверцы и уличи покорности не изъявляют, однако и от боя уходят.

Тогда Олег передал Никифору, чтобы воевода жёг селения и городки тиверцев и уличей, пощады им не давал. Пусть знают: Киев к усобникам жалости не ведает.

На капище волхвы принесли жертву Перуну, просили удачи воеводе Никифору. Но Перун жертвы не принял, отверг.

Бездорожьем, глухими лесами и опустевшими городками продвигался воевода Никифор, однако князья тиверцев и уличей избегали встреч. Их малые дружины наскочат на обоз или сонный лагерь, пустят стрелы и растекутся по лесам — ищи их.

Осенью воевода Никифор повернул в обратный путь. И тогда Олег сказал сурово:

— Не захотели добром, сломлю силой. Ворочусь от ромеев, сам пойду на тиверцев и уличей. Тогда дорога моя осветится пожарами, а их князья признают себя данниками Киева.

Походил, потолкался Урхо в толпе на торжище, но скомороха нигде так и не увидел. Посокрушался, что посулил Ладе медвежонка. А уж как хотелось угодить княгине! Совсем было собрался лопарь торжище покинуть, да Скоробогата повстречал, тот седло на продажу вынес. Седло необычное, с сумами перемётными, подушкой кожаной, ремнём перетянутой. Со Скоробогатом отчаянно торговались сотник из большой дружины и боярин Путша. Наконец Путша, к огорчению сотника, рукой махнул:

— Так и быть, беру. К Ивашкиному возвращению подарок знатный. Отнеси-ка, мастер, седло на моё подворье.

Ушёл боярин. Постояли Скоробогат и Урхо, поговорили самую малость. Шорник седло на загривок взгромоздил, побрёл к Путше, а Урхо решил ещё раз по торжищу пройтись и, уж когда совсем не чаял, в дальнем углу, где скотом торговали, увидел скомороха. Того толпа окружила, потешает её медвежонок. Посмеялся Урхо: надо же такому зверя обучить! Тут ветерок повеял, и лопарь уловил запах восточных пряностей. Он исходил от узкоглазого темнокожего иноземца в круглой шапочке и шёлковом халате. На пояске иноземца нож короткий, узкий.

Может, Урхо не обратил бы внимания на нож, да уж больно ручка знатная: по белой кости змейка вьётся. Гость на медвежонка смотрит — и ни улыбки, ни смеха.

Устал скоморох, отдохнуть присел, разошлась толпа. Урхо к скомороху приблизился, лук протянул:

— Видишь?

Скоморох, парень молодой, лук в руках повертел, вернул:

— Я тебя знаю и о твоём мастерстве наслышан, но такой лук не по мне, он дорого стоит.

— Не продаю, меняю.

— Что я тебе предложу, коли у меня ничего нет?

— Медвежонка хочу.

Подумал скоморох, потом потянул медвежонка за ухо.

— Он у меня зверь добрый, да и лук знатный. Согласен, я другого обучу.

Взял Урхо медвежонка за поводок, направился на Гору. Долго ждал, пока Лада не появилась.

— Зри, княгинюшка, кого я тебе привёл, — указал лопарь на медвежонка. — Покажи, миша, как волхвы торжище обнюхивают.

Медвежонок на лапы поднялся, прошёлся важно вразвалочку, воздух нюхая.

Лада рассмеялась:

— А на что он ещё горазд?

Урхо зверя за ухом почесал.

— На многое, княгинюшка. Миша, хозяйка желает знать, как скоморохи люд потешают.

Закувыркался медвежонок, а Урхо ему:

— А как плясуны коленца ломают?

Медвежонок в пляс, да притоптывает. Хохочет Лада:

— Ах какой славный! — И к поводку потянулась. — Угодил, Урхо, угодил!

Потрепал лопарь медвежонка:

— Служи, миша, княгинюшке, весели!

Из Ростова, что на озере Неро, явился в Киев ростовский князь Ростислав с жалобой на новгородского посадника: поборами-де одолел, раз для Новгорода берёт, вдругорядь для Киева.

И просил Ростислав принять Ростов под руку киевского князя, дабы дань платить, минуя Новгород.

— Ростов новгородскими ушкуйниками основан, посему и платил Новгороду, — ответил Олег. — А ныне, когда сам Новгород у Киева в меньших братьях ходит, ты, князь Ростислав, не Юрию брат меньшой, а мне, великому князю киевскому.

Проводили Ростислава. Олег Ладе заметил:

— Отец твой, князь Юрий, меру потерял, сверх чести жить вздумал.

Вернулся Никифор в Киев, и кое-кто из бояр похихикивал:

— Насыпали тиверцы и уличи соли воеводе на хвост!

— Того и ждать надо было. Аль запамятовали, чем поход Аскольда и Дира закончился?

Достигли те слухи Олега. Созвал он бояр на пир, поднял кубок за воеводу Никифора.

— Не на нём вина в бесславном походе, — сказал великий князь, — такое может постичь каждого воеводу. Все мы повинны, не учли хитрости князей тиверских и уличских. Но радость их раньше времени. Не пожелали миром, покорятся мечу. И знамо было бы всем: кто против великого князя киевского пойдёт, тот добром не кончит! — И повёл хмурым взглядом по палате.

Притихли бояре и старейшины киевские: таких грозных слов они от Олега ещё не слыхивали.

— Воистину великий князь! — шепнул Путша Любомиру.