Борис Тумасов - И быть роду Рюриковичей

— Ольга продолжит достойный род Рюриковичей...

На другое утро пробудился Олег в добром настроении. В большой гриднице отроки расшумелись. Князь сел, потёр грудь. Вспомнил вчерашний день, проведённый в Предславине, подумал: умна и ликом славна Ольга. Неужто оттого и на душе радостно?

Во дворе увидел Евсея. Тот стоял понуро. Князь заговорил с ним не сразу — умылся, рубаху натянул, причесал костяным гребнем волосы и только потом сказал:

— Ведомо мне, купец, как Киев к тебе неласков, и понимаю тебя. Но ты на люд зла не держи, народ волхвы подбили. Было и со мной такое. Токмо я великий князь есмь, и у меня с народом одна вера должна быть — Перуну поклоняться. Ты же, Евсей, сам решай, какой веры держаться. Коли от греческой не отступишься, лучше тебе в Константинополе жить. Волхвы злы, я же над ними не властен, изведут они тебя. — И, положив Евсею руку на плечо, позвал: — Пойдём, купец, трапезовать, там и разговор продолжим. А он нас двоих касаем.

За столом сидели друг против друга. Холопка поставила перед ними мясо жареное, в миске рыбу отварную, лепёшки в мёду. Запивали сладким вином. Когда насытились, Олег чашу отставил, заговорил:

— В твоём письме, что ты мне передал, Евсей, много интересного. Ты об армии и флоте писал, но я ко всему знать хочу, какие распри меж патрикиями и стратигами [113] Патрикий (патриций) — представитель привилегированного сословия в Древнем Риме. Стратиг — военачальник округа (фемы) в Византии. . В чести ли у императора друнгарий флота? Слухи есть, император Лев хвор, а коли так, кто на трон мостится?

Евсей отёр губы белой холстиной, ответил степенно:

— О распрях мне неведомо, великий князь, а дромон друнгария флота давно уже не режет моря Эгейское и Средиземное. Что до слухов о недомоганиях императора, то это истина, базилевс готов предстать на суд Всевышнего. Брат же императора Александр ждёт, когда его базилевсом провозгласят. Он развратен и корыстолюбив. Сказывают, его императрица таким сделала.

— Ты мне о фемах писал, об Антиохии, Армениаке, Фракии, а меня болгарская фема интересует. Велика ли числом в ней армия?

— Спафарий Анастас упоминал число в три тысячи.

Олег глаза поднял, взгляд тяжёлый:

— Может, ты, Евсей, мнишь меня запугать, но ты забыл, что я великий князь киевский, викинг и со мной дружина славян, а воин-русич не ведает страха. Я не отступлюсь от Царьграда. Ты же, торговый человек, возвратишься к ромеям. Я дам тебе золота и мехов, дабы приближённые базилевса стали твоими людьми. Золото развяжет им языки и превратит хищных львов в домашних кошек, которые станут мурлыкать у твоих ног.

Нередко в бессонные ночи Олег задумывался о жизни и смерти: в чём смысл бытия? Прежде эта мысль не приходила в голову, но после смерти Лады часто навещает его. Уж не временное ли пристанище земля человеку? Был Рюрик — нет его, жила Лада — взяли в мир иной. Значит, так человеку судьбой предопределено. Настанет и его час, Олега. Сожгут тело, а куда вознесётся душа?

Юдоль, принимавшая людей навсегда, верно, не имеет ни князей, ни воевод, ни бояр, ни гридней, ни смердов. А может, и рабы уравняются с хозяевами?

Бог создал человека. Он велик, и всё ему подвластно. Норманны говорят, бог — это Вотан, русы — Перун, ромеи утверждают — Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой.

Тот, кто создал человека, — Создатель. Он один вправе лишать человека бытия, волен в его жизни и смерти. Хазарский лазутчик отнял у Лады жизнь, и за то он, Олег, сурово покарал его. Не того ли требует правда варягов и русичей: око за око, зуб за зуб?

Бог каждому определил своё место и за всё спросит по истечении жизненного пути. Спросит и с него, Олега. И, верно, строго спросит, ибо грешен он и грехам тем счёт не ведёт. Но кто станет судить его, великого князя: Вотан, Перун или Бог греков, ромеев и болгар?

Создавая человека, Бог вдохнул в него жизнь и разум, дал заповеди. Но все ли чтят их? А иные и знать не желают. Всем ли дано уразуметь смысл жизни, бытия, след на земле оставить? Для Рюрика это объединение новгородских славян, для него, Олега, — сплочение всех русичей вокруг Киева, создание государства, с которым должны считаться все государи. Не для того ли и поход на Царьград замыслил?

Царьград, град Константина, второй Рим! Город божественных императоров и заносчивых ромеев! Неужли он, Олег, не сломит их величие и не принудит подписать ряд, по которому Русь встанет если не над надменной империей, то вровень с ней? Об этом Олег мечтает с того дня, как стал князем русов. Олег убеждён: настанет тот день, когда он поведёт дружины на ромеев, и не только морем, но и сушей. Конные и пешие ратники перейдут горбы Балканские, а для того киевский князь пошлёт посольство к царю болгар, заклятому недругу ромеев. Перевалив горбы, русы встанут перед воротами Царьграда, а их ладьи бросят якоря в бухте Золотой Рог. Пока ромейские корабли будут бороздить воды Эгейского моря, Царьград примет условия Киева. Вот тогда он, великий князь киевский, может сказать: отныне Русь от княжеской усобицы и распрей отреклась и обрела государственность...

Ночь поздняя, а мысли у Олега одна на другую наползают, не дают уснуть. С восточного дальнего рубежа, с заставы, что на реке Суле, докатились вести недобрые. В землях суличей замечены отряды арсиев. Соглядатаи насчитали не одну тысячу, и с ними темник Аюб. К чему хазары скапливаются?

Неспроста! Видать, не теряют надежды вернуть каганату левобережье. Эвон сколько данников потеряли! Может, послать на них Ратибора с дружиной? Нависли над Русью, яко свора псов. Ратибор тоже сказывал: «Пошли дружину, княже, пусть гридни хазарам обратную дорогу укажут и по Ладе тризну справят».

Когда хаканбек явился во дворец к кагану, раввин уже сидел перед хазарским божеством и ждал, когда тот велит читать Тору. Хаканбек тоже присел в низкое креслице, приготовился слушать. Но совсем неожиданно каган повернулся к нему, спросил чуть слышно:

— Отчего, мудрый хаканбек, ты скрываешь от меня, что русы попирают границы царства? Ты не желаешь доставить мне волнение, но тогда почему не укажешь русам их место?

Каган прищурил один глаз, ждал объяснения. Хаканбек покосился на раввина, но тот потупил взор. Хаканбеку не составило труда догадаться, кто нашептал кагану.

— О, великий каган, в году столько дней, что все они не могут быть ясными.

— Ты прав, мудрый хаканбек, однако ненастье ненастью рознь. Очень плохо, когда случается град или ураган. Не усматриваешь ли ты, хаканбек, что от русов нам надо ожидать непогоды?

— Но мы будем молиться Богу, и раввин в том нас поддержит. Не так ли, рабе?

— О да, — неожиданно согласился с хаканбеком раввин. — Наш Бог справедлив, великий каган, и пусть царство твоё не омрачают ненастные дни.