Борис Тумасов - И быть роду Рюриковичей

— Божественный, я могу повторить слова Логофета дрома.

— Но ты скрывал от меня это прежде?

— Я не смел тебя тревожить в дни твоей болезни, несравненный!

— Ты не осмеливался волновать меня, но разве от этого уменьшилась опасность для империи? Или ты принял меры, чтобы обезопасить болгарскую фему? Сегодня ты, севаст Роман, опоздал. Я смещаю тебя, и отныне ты не доместик схол: им стал Лев Фока. Его отец и он не раз приносили славу империи.

Низко склонились придворные: базилевс Лев жив, и жди опалы...

Но не повернуть жизнь вспять, как неумолим и бег истории. Напрасно плёл заговор Александр, искал поддержки у «бессмертных». Не прочь были ускорить смерть божественного и несравненного севаст Роман Дука и магистр Антоний, драгман флота. И пролиться бы крови во дворце императора, как это уже не раз бывало, не возрази магистры тагм. «Если бы у Александра был ум Льва, — сказали они, — мы не против, но с его мозгами империя потеряет то, что имеет».

Однако дни базилевса Льва были сочтены, болезнь брала своё...

В такие дни великий князь киевский Олег начал поход на Царьград.

Полки воеводы Никифора, перейдя Буг, взяли на Галацийский городок. Задерживала непогода. Дороги развезло, и липкая грязь представляла немалую помеху, а когда продвигались лесами, с набрякших веток и отяжелевших листьев на ратников обрушивались крупные дождевые капли. Одежда быстро промокала, и ночами грелись и обсушивались у костров, но на следующий день снова мокли.

В походе питались всухомятку: свиное сало, копчёное мясо вепря и солёная вяленая рыба. За время пути только трижды, на больших привалах с днёвками, варили толокняную кашу, приправленную жаренным на сале луком.

Трудная дорога томила ратников, особенно пеших ополченцев, но воевода Никифор торопил:

— Поспешайте! Ну как великий князь нас опередит? В Царьграде отдохнём!

Тиверцы подошли к Дунаю раньше основных сил и теперь вязали плоты, готовились к переправе. Плоты спускали на воду, и они подрагивали на мелкой ряби у самого берега, прятались в тальнике, что рос по-над Дунаем.

В весеннюю пору Дунай становился полноводным. В горах таяли снега, и река местами выходила из берегов, несла мутные воды. Князь тиверцев Гостомысл стоял на краю обрыва и смотрел, как, разоблачившись до портов, дружно, с выкриками воины на катках сталкивали плот к реке. Он был просторный, выдержал бы десятка два воинов.

Гостомысл привёл к Дунаю немногим больше тысячи пеших ратников и сотню конных дружинников. Думал соединиться с уличами, да те задерживались.

Подошёл тиверский воевода Любомир:

— Начнём переправу, князь Гостомысл, ино подойдёт воевода Никифор, почнёт торопить. Он, сказывают, у Галацийского городка обоз оставил, налегке движется. А Никифор — воевода достойный.

Гостомысл ответил насмешливо:

— Так ли уж? Аль запамятовал, как он в наших лесах плутал, ровно грибник в лесу аукал?

Любомир промолчал, а Гостомысл заметил:

— На Царьград дорога одна — вдоль моря.

— Опасно. Сам ведаешь, горы едва в воду не лезут, и ромеи подстерегать будут.

— Иного пути нет. Аль через горбы предлагаешь?

— Не повернуть ли нам, князь, назад? Эвон как уличи. Мыслю, неспроста их нет. Олег войну с ромеями затеял, пусть ему и слава.

— А тиверцам бесславие? — Гостомысл с насмешкой взглянул на воеводу. — Нет, Любомир, я не признал Олега великим князем над собой, но и не желаю, чтоб говорили: Гостомысл ромеев убоялся. — Посмотрел на Дунай. — Завтра поутру приступим к переправе. На той стороне воеводу Никифора и дождёмся, благо погода волну не гонит. Проследи, воевода, чтобы паромы не перегружали.

Любомир согласно кивнул и тут же спросил:

— По земле болгар пойдём — не узрят ли они в нас врагов?

— Ромеи — недруги болгарам.

— Но болгары и ромеи одному Богу поклоняются.

— То так, но болгары и русы — славяне, и у нас одна кровь.

День едва начался, а Евсей с покупками уже был у Зои. Усевшись в креслице из лозы, он смотрел, как ловкие руки ромейки резали мясо, посыпали его солью и специями. Зоя готовила во дворе на небольшом костре, над которым на таганке висела глубокая медная посудина.

Евсею нравилась Зоина стряпня, особенно когда она жарила мясо. Ромейка посмеивалась:

— Ты любишь мясо, как хищное животное.

Едва они сели за стол здесь же во дворе, в тени винограда, как в калитку заглянул Анастас. Зоя позвала спафария:

— Ты пришёл вовремя, Анастас, чтобы разделить с нами трапезу.

Спафарий сел. На его озабоченном лице Евсей уловил тревогу. Спросил:

— Какая печаль, Анастас?

Спафарий посмотрел на купца:

— Беда, Евсей, надвигается на империю. Твои соплеменники идут на Константинополь. Говорят, они вступили в землю болгар. Их много. Кто скажет, пойдут ли они морем?

Евсей встревожился:

— Но скажи, спафарий, верное ли известие?

— Слышал я о том от магистра Луки, а он близок к логофету дрома.

Купец задумался. Значит, князь Олег не внял его предупреждению: Русь пошла войной на империю.

Подошла Зоя, сказала успокаивающе, положив руку Евсею на голову:

— Может, это все слухи?

Потом поставила на стол малую амфору с вином, разлила его по чашам.

— Выпей, Анастас, и ты, Евсей. Не стоит задумываться раньше времени.

Проводили спафария. Евсей сказал Зое:

— Нынешним годом сызнова не судьба в Киеве побывать.

Войники царя Симеона донесли: русы Буг и Днестр одолели, через Дунай переправляются...

Русы на юг, к морю повернули...

Русы идут числом более чем десять тысяч...

Послав гонцов к кмету Асену, по чьей земле двинулись русы, Симеон с сотней войников направился к киевскому воеводе Никифору. У болгарского царя был свой план, и он решил поделиться им. Симеон знал: русичей ожидают турмы патрикия Иоанна. Все его силы сосредоточились там, куда пошли дружины и ополченцы киевского князя. Иоанн уверен, русы не пойдут через Балканские горбы, и потому отвёл все отряды от перевалов, что не могло укрыться от болгарского царя.

С недавних пор у Симеона закралось подозрение: кто-то из кметов передаёт ромеям всё, что замысливают болгары, что творится в замке. Чтобы проверить это, он собрал кметов и сказал, что намерен послать тысячу войников в подмогу киевскому воеводе. И через несколько дней убедился: его слова передали стратигу. Симеон перебрал каждого из кметов и всё больше и больше склонялся к Хинко...

Новгородский кончанский староста Доброгост вёл ополченцев берегом реки. С Доброгостом шли новгородцы, черниговцы и переяславцы. Янтра ворчала и злилась, крутила буруны. От реки тянуло холодом. Рядом с кончанским старостой шагал седой бритоголовый болгарин, сумрачный и молчаливый. Ополченцы пошучивали: