Аркадий Кудря - Правитель Аляски

— По наружности-то мужик он тёмный, да и вправду грамоты не разумеет, но как до настоящего дела дошло, тут он всю русскую смётку и показал, — с каким-то даже восхищением одобрил действия Слободчикова Баранов.

Вторая же хорошая новость, которой он хотел похвастать, хоть и не была связана с экономическими или политическими приобретениями компании, но опять же свидетельствовала об умении и мастеровитости русских мужиков. Зазимовавший в Ново-Архангельске американский торговец Джон Вульф, продавший им «Юнону», показывал письмо от своего капитана, сходившего на обменном «Ермаке» на Сандвичевы острова. Капитан высоко оценил мореходные качества построенного в Русской Америке судна и теперь собирался даже, как сообщил Вульфу, пойти на нём в Манилу или Батавию.

— Вот тебе и мужики наши лапотные, — с глубоким удовлетворением резюмировал Баранов, — какой кораблик сработали!

Основные вопросы, ради которых Резанов посетил компанейские селения в Америке, были решены, и теперь ему не было никакого расчёта задерживаться здесь хоть на один лишний день. Дождавшись, как только на воду спустили с местной верфи заложенное ещё осенью судно «Авось», Резанов стал готовиться к отплытию на Камчатку. Оттуда предстоял дальний путь к Петербургу.

И вот наступил день отплытия «Юноны» и «Авось», с которыми уходил из Русской Америки камергер Резанов.

— Крепись, Александр Андреевич, — сказал Резанов, обнимая полюбившегося ему главного правителя. — Дай Бог силы поскорее добраться до столицы, и мы такие дела здесь развернём!

В тот момент Резанов не мог предвидеть, что обширным планам его не дано осуществиться.

Добравшись до Охотска, он, загоняя лошадей, помчался через сибирские просторы на западную оконечность страны. Он очень торопился поскорее исполнить обещания, которые дал Кончите и Баранову. Несколько раз, переправляясь вброд через студёные реки, уже подернутые шугой, рисковал жизнью, рассчитывая, что Бог милует, пронесёт. Не получилось.

Уже в Алдане его начала мучить простудная горячка, а в Красноярске он окончательно слёг и более не встал. Баранов не скоро узнал о его безвременной смерти. Кончите, не веря, что русский придворный мог нарушить своё слово, ждала его возвращения долгие годы.

Батавия ,

9 апреля 1819 года

С дождями начиналось самое скверное время для тех, кто извлекал какую-либо выгоду из пребывания в городе заезжего люда. Батавию покидали немногие состоятельные путешественники, колесящие по миру в поисках необычных впечатлений, заметно сокращался заход в гавань торговых кораблей. Лишь военные моряки, чьи действия определяются полученным сверху приказом, пренебрегая риском, сопряжённым с пребыванием в городе в это неблагоприятное для здоровья время года, могли как ни в чём не бывало ввалиться в отель и потребовать для себя лучшие номера.

Неудивительно, что, когда в душный полдень, загоняющий всех жителей в спасительную тень, в «Морской» пожаловала группа офицеров с английского военного корабля, пришедшего в порт по пути к Новой Голландии, хозяин отеля Пьер Дедье был рад и им. На его удачу, это были новички, впервые попавшие в Батавию, и, пользуясь этим, Пьер Дедье лукаво утаил от них, что в сезон дождей он, как и другие хозяева местных отелей, несколько снижает расценки за проживание, что диктовалось потребностью хоть как-то удержать немногих постояльцев.

Расшаркиваясь и раскланиваясь перед англичанами, Пьер Дедье не преминул ввернуть для рекламы своего заведения, что оно считается одним из лучших в городе, здесь останавливаются очень известные люди.

— Да вот и сейчас, господа, — разливался соловьём Пьер Дедье, разводя англичан по предоставленным им номерам, — в моём отеле гостит солидный русский коммерсант, бывший главный правитель всех российских колоний в Америке господин Баранов. Вообразите, господа офицеры, — воодушевлённо продолжал Пьер Дедье, — этот человек не был на родине более четверти века и только сейчас возвращается домой. Хоть и не очень разговорчивый, но во всём другом милейший старикан. Если вам будет интересно, я вас с ним познакомлю.

И тут произошёл никак не предвиденный конфуз. Лёгкий на помине господин Баранов, открыв дверь своего номера, вдруг собственной персоной вырос у них на пути. Он был бледен, белая рубаха на груди расстёгнута, по лицу струился пот. Придерживаясь за стену, он сделал несколько неверных шагов, пошатнулся и, широко раскрыв рот, будто испытывал приступ удушья, рухнул на пол.

Вначале Дедье подумал, что Баранов пьян. Не было вечера, чтобы русский купец не выпивал бутылку своей излюбленной мадеры, а иногда одной бутылкой дело не ограничивалось. Но пьян или не пьян — надо было срочно помочь. Дедье бросился к упавшему и, подхватив под мышки, сделал попытку поднять. Двое англичан поспешили на помощь, и совместными усилиями внесли неподвижное тело в занимаемый Барановым номер, уложили на кровать.

Нет, Баранов не был пьян, сразу определил Пьер Дедье. Коснувшись рукой его лба, он почувствовал, что тело русского гостя буквально пышет жаром. Губы Баранова запеклись, он дышал тяжело, с присвистом и, кажется, был без сознания.

— Вот беда, — пробормотал Дедье.

Похоже, Баранов подхватил лихорадку. Надо было спешно известить русских, чтобы они позаботились о соотечественнике.

Извинившись перед англичанами, Дедье кликнул своего помощника, молодого голландца, и наказал немедленно ехать в порт, на «Кутузов», и передать там лейтенанту Подушкину, а если его не будет, так кому угодно, что живущий в «Морском» Баранов серьёзно болен и нуждается в срочной помощи.

Пока Дедье суетился около важного гостя, обёртывая вокруг его пылающего лба смоченное водой полотенце, Баранов неожиданно открыл глаза и, не узнавая француза, хрипло сказал: «Врёшь, не выйдет!» — и слабой рукой попытался оттолкнуть руку Дедье. «Бредит», — решил Дедье.

Баранов действительно бредил. Пылающая жаром голова рождала в сознании странные, пугающие образы. В причудливом калейдоскопе картины былого мешались с порождениями кошмарного сна. Стремительный водный поток увлекал его в чёрную бездну с массой рыкающих клыкастых морд. Мохнатые лапы с длинными острыми когтями тянулись к его горлу. Он отшатывался — они тянулись вновь. И среди этих оскаленных звериных морд он вдруг ясно различил искажённое от бессильной ярости лицо Наплавкова...

Ново-Архангельск,

16 июля 1809 года

К месту сходки в лесу, недалеко от разорённой колошами «Старой артели», собирались скрытно, по одному. Наплавков назначил время встречи на пять часов пополудни, когда работы в крепости заканчивались и каждый был волен заняться собственными делами.