Аркадий Кудря - Правитель Аляски

День выдался не из худших, сухой, и хотя небо было затянуто тучами, но меж ними изредка всё же появлялось солнце. Оно, впрочем, почти не проникало сквозь плотный заслон могучих елей, обступивших небольшую прогалину, к которой с интервалами, с разных сторон, подходили заговорщики. Молча рассаживались на поваленных деревьях, дымили самокрутками, исподтишка посматривали друг на друга, словно взвешивали в душе: а надёжен ли ты, можно ли тебе доверять?

Наплавков энергично жал подходившим руки, одобрительно говорил: «Вот и добре!»

Из глубины леса тянуло запахом гнили, сырости, прелых листьев. Каждый из собравшихся знал страшную несгибаемую мощь этого девственного леса. Вот уже сколько лет, с тех пор как Баранов привёл их в этот мрачный дождливый край, они старались подчинить себе лес — нещадно рубили его, выжигали, но тщетно: огонь не брал пропитанные влагой стволы, а если где-то и брал, с весной молодая зелень вставала на месте пала ещё более буйной, торжествующей победу.

Из-за близости окружавшего крепость леса и непримиримого настроя таившихся в нём колошей приходилось повсюду, не только на бастионах крепости, но и на примыкавшей к заливу верфи, и у складов выставлять круглосуточные караулы, и никто из промышленных в Ново-Архангельске не мог избежать сторожевой службы, которая изматывала не меньше, чем хозяйственные и промысловые работы.

По настроению людей, по отпускаемым ими злым репликам в адрес Баранова и его ближайших сподвижников Наплавков давно уже видел, что далеко не он один проклинает доставшуюся им долю. С некоторых пор стал брать всех этих людей на заметку, сочувственно поддакивать им и, раздувая огонёк недовольства, вести осторожные разговоры в том направлении, что ругать-то начальство и жизнь свою собачью все мы горазды, а дальше-то что? Так и будем скулить до скончания дней — либо от пули колоша, либо на промыслах от непогоды? «А вспомни, Иван, — говорил он одному, — где сейчас те, кто вместе с нами на службу компании прибыли? Зарезаны, как овечки, в Якутате — вот так-то!» «Все мы рано или поздно кости здесь сложим, — говорил другому. — А попробуй-ка, скажи что — благодетель наш в наказание на такие острова под конвоем зашлёт, откуда живьём не возвращаются. А то и линьками пожалует тебя всласть, для оздоровления духа!»

Ведя такие беседы, Наплавков понимал, что сыплет соль на незажившие раны. Но в том-то и была его цель — пробудить спящих, заставить задуматься о своей судьбе. Некоторые, скрипя зубами, отвечали: «Ничего, Бог терпел и нам велел». С такими Наплавков, иронически процедив: «То верно!» — более не беседовал. Другие же, выслушав его, говорили: «Всё так, а делать-то что?» — «Покумекать надобно, мозгами пошевелить. Есть тут план у некоторых. Пора бы сообща обсудить», — отвечал Наплавков и, как бы вскользь, уж если зашёл о том разговор, добавлял, что вот на Камчатке, где довелось отбывать ему ссылку, объявились в не столь уж давние времена крепкие духом и отважные люди, не пожелавшие безропотно носить надетое на них ярмо и силой сбросившие его. Если к теме проявляли интерес, рассказывал более подробно о том, как в Большерецке группа ссыльных во главе с польским бароном Беньовским захватила зимовавший там галиот «Св. Пётр». Убив коменданта селения капитана Нилова, ссыльные взяли несколько заложников, меха, казну, оружие и запас продовольствия на несколько месяцев и ушли на захваченном корабле в вольное странствие, свободные как птицы, мимо Китая и Японии аж до самой Европы. «Вот как не черви, а настоящие люди поступают!» — поучительно заключал Наплавков и пристально смотрел в глаза собеседнику: а ты готов ли на это, сдюжишь?

Готовых набралось, не считая его самого, уж семеро. Сегодня Наплавков решил собрать их вместе. Надо было окончательно утвердить план действий, повязать всех одной верёвочкой, избрать главаря, атамана. Сам он к атаманству не стремился. С него достаточно будет идейного руководства.

Последним явился ссыльный поляк Лещинский. Он, как и Наплавков, был из образованных, служил раньше в почтовом ведомстве, да слишком, кажется, несдержан оказался по части сетований на незавидную участь попранного Отечества, за что и был отправлен в отдалённые края. Лещинский подрывные речи Наплавкова выслушивал молча, не говорил ни да, ни нет, но сочувственно кивал головой, давая понять, что позицию его разделяет.

— Что ж, господа промышленные, — открыл сходку Наплавков, — все, кто должен был прийти, уже здесь. Время дорого. Начнём.

Наплавков внимательно переводил взгляд с одного на другого. Напряжены, издерганы, ждут, что он скажет. Четверо промышленных, самый опытный из них Иван Попов. Эти пойдут с ним до конца. Двое из караульной службы — его подчинённые, Егор Сидоров и Антон Погорельцев, тоже хлебнули лиха, не подведут. Лещинский — ни рыба ни мясо. То приказчиком его Баранов назначит, то заведующим магазином, то бумаги свои переписывать заставляет — должно быть, сам правитель ещё не понял, к какому делу этот поляк более годен.

— Довожу до вас, — продолжал Наплавков, — план, разработанный ядром организации, которую в честь героя русской вольницы решили мы назвать «Орденом Ермака». Ежели одобряете название, прошу ответить: «Любо!»

— Любо! — нестройно прозвучало со всех сторон.

— А ты, Фёдор, что молчишь? — строго спросил Наплавков Лещинского. — Тебе не любо?

— Я как все, — сказал Лещинский. — Только зачем какой-то «орден»? Можно и без этого.

— Большинством принято, — подытожил Наплавков. — Теперь надобно главаря избрать, хорунжего. Предлагаю Ивана Попова. Кто «за»?

— Любо, — дружно ответили промышленные и караульные.

— Я поддерживаю, — ответил на вопросительный взгляд Наплавкова Лещинский.

Ему, видимо, не нравилась сама форма ответов: «любо» — «не любо». Ну и леший с ним, подумал Наплавков.

— Стало быть, — подвёл он черту под этим вопросом, — Иван Алексеевич Попов избран, по общему нашему согласию, хорунжим Войска Донского, ему теперь обязаны мы подчиняться.

— Да при чём здесь Войско Донское? — опять встрял Лещинский.

— А при том, — ответил Наплавков, — что это, как и орден, знак нашей вольности. Продолжим. Мы с Иваном Алексеевичем план наш обсуждали и ещё кое-кого посвятили. Пора и другим знать. Будем действовать по примеру барона Беньовского — смело и решительно. Корабль, считайте, у нас есть, давно в гавани стоит, нас дожидается. Судно большое и надёжное — «Открытие». Баранов остерегается пока в плавание его отправлять. Видно, ждёт, когда из Охотска надёжного мореходца пришлют, кому новый корабль доверить можно. Управлять же кораблём заставим штурмана Шехова.

— А не лучше ль Васильева? — спросил один из промышленных. — Он, кажись, поопытнее.