Аркадий Кудря - Правитель Аляски

— Идти ночью к мысу Эчкомб? — Лазарев покачал головой: каждому моряку, бывавшему в Русской Америке, известно, что места близ этого мыса опасные, много ловушек, подводных камней. — И при чём здесь Калинин? Разве не вы командовали кораблём?

— В том-то всё и дело, — виновато потупился Подушкин. — Возле Якутата мы попали в шторм, сломало грот-стеньгу, изорвало паруса. Зашли в гавань в Чугацкой губе, кое-как отремонтировались. И тут большие споры меж нас возникли. Я говорю: нельзя на поломанном корабле дальше идти, да ещё зимой, в непогоду. Предлагал задержаться на берегу до весны. А Калинин своё гнёт: опасно, дикие нападут, и холода, замёрзнем, надо идти к Ситхе. Борноволоков слушал меня, слушал его и склонился всё же на сторону Калинина: он, мол, ходил здесь раньше на «Неве» с Лисянским, места знает. Решили идти дальше. Я вижу, с моим мнением не считаются, и поставил вопрос ребром: или пережидаем здесь, или я отказываюсь от командования судном. Тогда Борноволоков назначает штурмана командовать «Невой». Так и пошли. Сначала-то всё хорошо складывалось. Через три дня увидели Эчкомб. Но тут ветер поменялся, и погнало нас опять в море. Холод, пищи мало, кончилась вода. Люди помирать стали. Наконец вернулись обратно, опять увидели Эчкомб, и Калинин, от страха, должно быть, как бы вновь не унесло, решился на ночное плавание. Тут и вынесло нас в тумане на этот берег, ударило о скалу. Рубили мачты, пробовали спустить баркас. В нём женщины, дети. А заякориться не успели, баркас и перевернулся... — Подушкин сглотнул комок в горле. После паузы хрипло продолжил: — Крики гибнущих детей и женщин, которым мы не в силах были помочь, — этого ужаса, господа, я не забуду до конца своих дней. Корабль от удара стал разламываться на части. Я прыгнул в воду, на берег выбросился без памяти и чувств... Двое наших добрались всё ж до Ново-Архангельска. Оттуда помощь пришла. Нас осталось в живых человек двадцать пять. Пятнадцать ещё в пути от цинги скончались, другие погибли во время крушения...

— Да, — в сердцах сказал Лазарев, — какой корабль погубили — славу русского флота! И всё из-за того, что согласия не было. Да разве пристало морякам власть на корабле делить! Никогда это до добра не доводило... Что ж, пойдёмте. Тяжко стоять здесь.

Он не стал говорить об очевидных ошибках покойного штурмана, вообразившего себя опытным мореходцем.

Когда спустились вниз, Подушкин вопросительно посмотрел на Лазарева: куда поплывём дальше? Тот проводил глазами пролетевшую над проливом стаю уток, примирительно сказал:

— Давай-ка, Яков Аникеевич, вернёмся назад, подальше от этих скал. Я там хорошую полянку на берегу видел. Заночуем. А утром, как и договаривались, постреляем всласть. Смотри, утки, гуси — косяками летят.

— У птиц сейчас самый перелёт, — взбодрился Подушкин, радуясь, что неприятный для него разговор о гибели корабля исчерпан. — Охота может быть знатной.

— Для того и шли сюда, — поддакнул Унковский, словно забыв, что это они с Лазаревым упросили Подушкина показать им место гибели «Невы».

На ночлег остановились в полутора милях от злосчастного пролива.

Солнце закатывалось. Недалеко, к юго-востоку, отчётливо видна была чуть присыпанная снегом вершина горы Эчкомб. Поглядев на неё, Подушкин уверенно сказал:

— День завтра ясный будет.

На ночь поставили на берегу палатку, разложили костёр. Вскоре закипела вода в котелке, сварили уху.

Неподалёку устроили отдельный привал матросы, и рядом с ними расположились табором алеуты, сопровождавшие баркас на пятнадцати байдарках. По словам Подушкина, поблизости находились традиционные места кормёжки морских бобров и, возможно, завтра охотникам-алеутам тоже предстоял азартный денёк.

— Так как считаешь, Яков Аникеевич, долго ещё мы тут от ничегонеделанья будем маяться? Что Баранов-то думает? Ты к нему как-то ближе, может, слышал что? — спросил Лазарев.

После сытной ухи он как-то размяк, и даже больной для всего экипажа вопрос прозвучал у него с ленцой, благодушно.

— А что ему теперь держать-то вас? Сельдь прошла, дикие по своим селениям разъехались, бояться вроде нечего. Думаю, пошлёт вас скоро на Уналашку или острова Прибылова. А может, кто знает, и на Сандвичевы — за сандаловым деревом, — обнадёжил Подушкин.

— Твоими устами да мёд бы пить. Пойдём, Семён, на Сандвичевы? — Лазарев весело посмотрел на Унковского.

— Да мне хоть к чёрту на рога, — в тон отозвался Унковский, — лишь бы в море да подальше отсюда.

— Вот так-то вы нас без дела заморили! — Лазарев вновь дразняще посмотрел на Подушкина.

— Да я-то вас понимаю, — усмехнулся тот.

Ночь выдалась лунная. Лёгкий туман, извиваясь, стлался над водой. И ниже, и выше по течению перекликались утки.

Разговоры в палатке, где расположились флотские офицеры, утихли. Подушкин уже засыпал, когда Лазарев спросил его:

— А что за человек Хант? Встречался, Яков Аникеевич, с ним?

— Встречался, — спросонья ответил Подушкин. — Человек как человек. Вёрткий, как истинный купец. Они, американские дельцы, все вёрткие. Для них бизнес первое дело. Да ведь и наш Александр Андреевич тоже не лыком шит, выгоду свою не упустит. А что он о Ханте думает, не знаю.

За стенами палатки назойливо гудели комары. Изредка всплёскивала в воде крупная рыба, а может, и морской зверь. Лазарев уже не думал о том, что открылось им на дне пролива. Мысли его обратились к предстоящей завтра утиной охоте. Как было бы хорошо, если б выдался сухой денёк...

Ново-Архангельск,

апрель 1815 года

Вот уже пять месяцев офицеры и матросы «Суворова» изнывали от безделья. Давно притупились впечатления первых дней, когда, минуя величественные, покрытые снегом горы и маяк, установленный на небольшом острове, судно вошло в прозрачные воды Ситхинского залива и в глубине большой бухты открылись дома, крепостные стены и бастионы селения с возвышающимся на скалистом уступе двухэтажным домом правителя. Вид поросших лесом берегов был дик, неприветлив. Но их прибытия здесь с нетерпением ждали. Радостные улыбки сияли на лицах приплывших на корабль русских промышленников. Они же и сообщили скорбную весть о гибели последнего судна, которое шло сюда из России, — знаменитой «Невы», так много поработавшей на процветание Русской Америки.

Ново-Архангельский рейд, к удивлению команды «Суворова», оказался довольно оживлённым: здесь стояли трёхмачтовый корабль «Открытие», бриг «Мария», шхуна «Чириков».

— Зачем мы шли сюда, капитан? — шутливо сказал Унковский, когда командир «Суворова» готовился нанести визит главному правителю колоний Александру Андреевичу Баранову. — Похоже, они вполне могли обойтись и без нас.

Ту же мысль и в столь же лёгкой форме Лазарев высказал и главному правителю, когда они встретились в конторе. Баранов едва приметно усмехнулся: