Михаил Деревьев - Невольные каменщики. Белая рабыня

Узкие полоски света, пробивавшиеся сквозь деревянные жалюзи, лежали на вощеном паркете, попискивали яркокрылые альтависты в кронах деревьев за окнами. Губернатор протянул руку к колокольчику, стоявшему на столе рядом с бронзовым подсвечником, изображавшим охотящуюся Артемиду. Рядом стоял второй, выполненный в форме спасающегося бегством Актеона. Эту бронзовую пару подарила полковнику Фаренгейту жена, умершая пять лет назад от той же самой болезни, что унесла недавно дочь. Он не убирал их со стола, хотя смотреть на них ему было тяжело.

Губернатор позвонил. Мелодичный, приятный и какой-то одинокий звук разнесся в сонном воздухе дворцового утра.

Дворецкий явился мгновенно.

— Бенджамен, пошли кого-нибудь, пусть пригласят ко мне мистера Хантера.

— Осмелюсь доложить, милорд, мистера Хантера нет сейчас в Порт-Ройяле.

— Где же он?

— Мистер Хантер вышел на «Мидлсбро»…

— Да-да, я вспомнил, — губернатор встал. — Умываться, Бенджамен.

Через двадцать минут, освежившись, переодевшись, полковник Фаренгейт велел заложить коляску и подать ему его плащ. Несколько слуг бросились выполнять приказания. Только Бенджамен понял, о каком именно плаще идет речь, и лично направился в дальнюю гардеробную. Об этом плаще в прежние времена среди слуг ходило немало рассказов. Говорили, что он оберегал спину полковника еще в те времена, когда он не был полковником и даже не состоял на королевской службе, а бороздил моря под вольным флагом рыцарей берегового братства. Тому минуло минимум десять лет, и многое в этих историях, охотно рассказываемых также во всех тавернах и кабаках и к востоку и к западу от Наветренного пролива, стало напоминать сказку или легенду. А люди новые в этих местах и познакомившиеся с его превосходительством губернатором Ямайки недавно лишь недоверчиво улыбались, когда их пытались уверить, что этот благородный, сдержанный, справедливый и образованный джентльмен когда-то носился по палубе с абордажной саблей в руке, выпивал за раз полбочонка рому и привязывал пленных испанских купцов к жерлам заряженных пушек, добиваясь таким образом сведений о припрятанных богатствах.

Бенджамен, перешедший вместе со своим хозяином в эту новую жизнь из той легендарной и видевший все своими глазами, теперь уже и сам иногда сомневался: а было ли все это? Может быть, и он сам, барбадосский мулат по имени Бенджамен, прослужил всю жизнь дворецким в этом элегантном и уютном дворце, а не был выкуплен пятнадцать лет назад из колодок на невольничьем рынке на Тортуге капитаном Фаренгейтом? И только когда старый слуга брал в руки этот простой шерстяной, местами заштопанный, местами прожженный пороховыми искрами плащ, его память стряхивала с себя наваждение сонной жизни, и юношеское волнение заставляло трепетать сердце двухсотпятидесятифунтового гиганта.

Прежде чем покинуть дворец, губернатор осторожно ступая квадратными каблуками своих башмаков по узорному паркету, подошел к двери, за которой спал его сын Энтони. Дверь была слегка приоткрыта, и было видно, что мальчик разметался на простынях.

— Сегодня он спал спокойно?

— Да, милорд.

Они спустились во двор, коляска была уже готова.

— Прикажете сопровождать вас, милорд?

— Не надо, Бенджамен, пусть кто-нибудь из грумов.

Порт-Ройял располагался уступами на склонах невысоких гор, поросших мангровыми зарослями. От ворот губернаторского дворца вниз к набережной спускалась извилистая дорога, присыпанная белой пылью. Его превосходительство велел доставить себя к собору святого Патрика. Вслед за коляскою, запряженною парою мулов, трусили четверо рослых негров в белых штанах, с мушкетами — что-то среднее между свитой, положенной по чину, и охраной, которая была скорее обременительна, чем необходима.

Настоятель собора отец Джонатан встретил губернатора вежливой улыбкой. Старый ирландец знал, что полковник появляется в его духовной вотчине, когда душа требует облегчения, но нуждается для этих целей не в беседе с Богом или с ним, отцом Джонатаном, а в помощи церковного сторожа Стенли Доусона, с которым он, по слухам, полтора десятка лет назад занимался на просторах Карибского моря делами отнюдь не богоугодными.

— Рад вас видеть в добром здравии, — пропел святой отец, рассматривая лицо высокого гостя. Оно никогда не отличалось здоровым румянцем, а теперь и вообще напоминало посмертную гипсовую маску.

— Здравствуйте, святой отец. Как вы уже, наверное, поняли, мне нужен этот бездельник Доусон.

Настоятель развел руками.

— Вы, наверное, еще не слышали. Дело в том, что у нашего сторожа прорезался проповеднический дар.

— Что вы имеете в виду?

— Именно то, что сказал. Он заявил мне с неделю назад, что ему явился святой Франциск, и в результате переговоров с ним Стенли понял, что должен оставить свои обязанности, надел рубище, взял в руки суковатую палку и отправился в сторону Армстоуна — хочет нести слово Божье неграм на плантациях Стеффенса и Фортескью.

— Вряд ли им это понравится.

— Неграм?

— Плантаторам.

Святой отец вежливо улыбнулся.

— В свое время он неплохо прокладывал курс моего корабля, — проговорил негромка, как бы про себя, его превосходительство, — посмотрим, как он теперь будет предводительствовать заблудшими душами.

Настоятель воздержался от комментариев.

Губернаторский кортеж направился к трактиру «Золотой бушприт». Его появление под сводами этою заведения с совершенно испорченной репутацией произвело переполох, впрочем, не чрезмерный. Очень не часто, но, можно сказать, регулярно, его превосходительство имел обыкновение здесь появляться, чтобы пообщаться с хозяином Бобом Боллом. Встретила полковника жена хозяина заведения, Ангелина, ни обликом, ни характером не соответствующая своему имени тетка. Она, как и настоятель собора Святого Патрика, изучила привычки губернатора. Она знала, что его появление в трактире свидетельствует о том, что на душе у него неспокойно, но при этом для лечения внутренних ран ему требуется отнюдь не ром, а старый товарищ Бобби, бессменный боцман капитана Фаренгейта.

— Здравствуй, Ангелина.

— Здравствуйте, ваше превосходительство. — Почему мой старый друг меня не встречает?

— Позавчера его петух Ястреб победил Красного Дьявола, и Бобби решил на радостях уничтожить все запасы спиртного на Ямайке, можете спуститься в подвал и поговорить с ним, только не думаю, что это доставит вам удовольствие.

Губернатор мрачно кивнул, надел шляпу и медленно вышел из трактира. Так же медленно, и как бы с трудом, поднялся в коляску.

— Итак, — сказал он сам себе негромко, — один изменил мне с морем, другой с Богом, третий с ромом.