Михаил Деревьев - Невольные каменщики. Белая рабыня

Энтони невольно залюбовался ею и несколько секунд не решался приблизиться, чтобы не нарушить это внезапное одиночество.

С того места, где остановилась мисс Элен, открывался впечатляющий вид: и Порт-Ройял с белыми домами, зелеными крышами, и гавань с игрушечными корабликами, и проплешины гигантских мелей слева от форта, и мреющие в сиреневой дымке водные дали. Элен глубоко вздохнула и, не оборачиваясь к брату, спросила:

— Так ты не ответил мне, Энтони, ты пойдешь сегодня на эху вечеринку?

— Ты говоришь так, как будто тебе этого не хочется.

— Дело совсем, не в этом, — Элен, слегка прикусила верхнюю губу, что свидетельствовало о сильном раздражении, — я просто хочу знать точно — да или нет. Я хочу успеть как следует причесаться.

Энтони пожал плечами.

— Лавиния твоя лучшая подруга, а ты готовишься к походу к ней в гости, как к сражению:

— Не говори глупостей, Энтони. Лавиния действительно моя ближайшая подруга, и поэтому мне не хотелось бы своим затрапезным видом испортить ей праздник. Ты же знаешь, какое для нее значение имеют подобные вещи.

— Будь по-твоему. У вас, женщин, всегда какие-то сложности на пустом месте.

Элен опять прикусила губу.

— Тем не менее, ты мне так и не ответил.

— Да, поеду. Хотя, — Энтони зевнул, — не сказал бы, что горю желанием.

— Тогда я тебя не понимаю. Ведь все так просто: если не хочешь — откажись.

— Ну ты же знаешь, — тихим внушающим голосом заговорил брат, — что это уже далеко не первое приглашение и отказываться долее просто невежливо.

— А-а, значит, дело только в этом? — иронически усмехнулась сестра. — Знак вежливости. Сын губернатора, перебарывая отвращение, пытается удержаться в рамках приличий.

Юноша закатил глаза и выразительно помотал головой.

— Послушай, Элен, я что-то не пойму, ты мне уже четверть часа треплешь нервы и все из-за такого пустяка, как прическа. Это, наконец, смешно.

— Ах, тебе уже смешно?!

Энтони всегда пугался, когда сестра начинала говорить таким тоном.

— Ну, хорошо, хорошо. Если ты не хочешь, чтобы я ехал к Лавинии, я не поеду. Не понимаю, почему этого не следует делать, но подчиняюсь твоему капризу.

— Не смей так со мною разговаривать!

И без того наследственно бледное, как и у отца вытянутое, лицо юноши побелело совершенно. Он нервно поежился в седле, и его жеребец заволновался под ним.

— Ну и характер у вас, мисс, должен вам заметить.

— А я никого силой возле себя не держу.

Чем сильнее трясло Энтони от справедливого гнева, тем спокойнее он старался говорить.

— Считаю своим долгом вас известить, мисс, что собираюсь сегодняшний вечер провести в обществе небезызвестной вам красавицы Лавинии Биверсток. Так что не сочтите за труд известить сэра Фаренгейта, что ждать меня к обеду не следует.

Закончив эту речь, юноша стал выбирать поводья, намереваясь развернуться и гордо и решительно покинуть холм, где состоялась эта бессмысленная, но серьезная, как ему показалось, ссора. Но сестра его опередила. Энтони еще не успел развернуться, а ее вороная кобылица уже рванула куда-то вправо, через мгновение белая амазонка мелькала в полусотне ярдов между валунами и колючими кустами мексиканского остролиста.

— Понесла! — крикнул кто-то из слуг.

— Элен… — прошептал брат и, не раздумывая, ринулся следом. Слуги кое-как поспешили следом.

Погоня за ошалевшей лошадью по склонам густо заросших и изъеденных кротовыми норами холмов была делом рискованным. Первой же встречной веткой у Энтони сорвало шляпу. Копыта его жеребца то грохотали по каменистым валунам, то вязли в мягком после недавнего дождя красноземе. Белая амазонка мелькала впереди все реже. Слуги отстали, их лошаки не могли тягаться с лошадьми хозяев. В один из моментов нервной, лихорадочной скачки Энтони показалось, что он окончательно потерял сестру из виду. Он остановился, поднял своего жеребца на дыбы и повернулся на месте, оглядываясь. От мысли, что с Элен что-то случилось, волосы вставали дыбом. Нигде не видно! Он проскакал еще ярдов сто и вдруг слева по курсу увидел Лауру, вороную кобылу Элен. Одну, без всадницы! В висках застучало. Что-то про себя причитая, Энтони рванулся через какие-то цепкие заросли, раздирая мундир, прямо к ней.

Элен лежала навзничь на траве, разметав руки. Рядом валялась широкополая шляпа. Белокурые волосы элегантно рассыпались по точеным плечам. Энтони спрыгнул с коня. Даже сквозь сильнейшее волнение у него пробивалась мысль: никогда не замечал, как она прекрасна! Ой присел с ней рядом, прижался ухом к левой стороне корсажа. Сердце билось. На голове — он погладил ее — не было заметно никаких ссадин.

— Элен, — негромко позвал он, — Элен.

Сознание не спешило к ней возвращаться. Энтони оглянулся, не зная, что в этой ситуации следует предпринять. Он очень боялся чем-нибудь навредить. И потом сестра не выглядела нуждающейся в какой-то особой помощи. То состояние, в котором она пребывала, напоминало тихий, спокойный сон. Энтони готов был, охраняя его, просидеть здесь сколько угодно — хоть день, хоть год.

В длинные, поразительно светлые волосы Элен (они не потемнели с возрастом, как это часто случается) изящно запуталось несколько листьев и травинок. Молодой лейтенант осторожно высвободил их.

За этим занятием и застали его подоспевшие наконец слуги.

— Как она чувствует себя? — утром следующего дня спросил Энтони у Тилби, молодой бойкой ирландки, камеристки мисс Элен.

— Ей немного лучше. Доктор Хаусман прописал холодные примочки и полный покой.

— Можно… Можно мне ее видеть?

— Я сейчас узнаю, сэр, — Тилби, крайне удивленная неуверенностью лейтенанта, нырнула в комнату госпожи. Молодой офицер стал прохаживаться по коридору перед запертыми дверьми, щелкая каблуками. Служанки не было довольно долго, отчего волнение Энтони усилилось. Наконец Тилби появилась. Выражение лица у нее было озабоченное.

— Ну, что?

— Только ненадолго, мисс Элен еще трудно разговаривать. Доктор Хаусман сказал, что ей нельзя волноваться.

Энтони присел на низенький пуф рядом с постелью сестры. Она полулежала на высоких шелковых подушках, волосы ее были опять распущены и великолепно расчесаны. И он снова подумал, как они ей к лицу.

— Я не спал всю ночь, сестрица. Я виноват перед тобой, не знаю, как это могло получиться. Я могу только молить о прощении, я…

Элен, слабо улыбнувшись, подняла с покрывала тонкую белую руку, прерывая извинения брата.

— Забудем об этом. Расскажи лучше, как прошел вечер у Лавинии.

— А я почем знаю?

— То есть, ты не поехал?

— Разумеется. Мог ли я развлекаться в тот момент, когда моя сестра находится в таком опасном состоянии, да еще к тому же по моей вине.