Александра Воинова - Тамара и Давид

Посмотрев кругом, он не увидел ни одного живого существа. Зал был пуст и мертв, и только один сад жил своей особой загадочной жизнью и манил к себе невиданными переливами красок и гармоний звуков.

Гагели сделал несколько шагов вперед и оказался в саду, где под сенью деревьев возлежали на ложах опьяненные юноши, а меж них сновали черноокие красавицы, разносившие вино в золотых и серебряных кубках. Незаметно для себя Гагели опустился на мягкое ложе, охваченный приятной дремотой, и жизнь представилась ему в удивительно мягких и упоительных очертаниях. Тщетно старался он вспомнить об оставленном Мелхиседеке, пугать воображение грозными и коварными исмаэлитами, — овладевшая им истома притупила все неприятные чувства и заполнила сознание впечатлениями зыбкими, изменчивыми, постепенно доводившими его до сладкого изнеможения. Прелестные девы развлекали его тихим и нежным пением, угощали вином и призывали к райскому блаженству, если он отречется от всего, чем был связан в своей предыдущей земной жизни. Гагели из последних сил всячески старался противостоять их призывам, больше всего боясь потерять рассудок и в бессознательном состоянии совершить какой-нибудь непоправимый поступок. Неясно он что-то лепетал, восхищаясь обольстительными гуриями, но в то же время память не изменяла ему, и связь между явлениями в его сознании не обрывалась. Он находился в приятном забытьи, когда к нему подошел знакомый служитель, приведший его сюда, и подал кубок с заранее приготовленным напитком.

— Выпей! — прошептал он. — Близится исполнение твоего желания. Будь смел и решителен. Ты будешь иметь свидание с наместником Старца.

Гагели с жадностью выпил прохладительный напиток. Почти в то же мгновение райский сад исчез, гурии и юноши, как облако, растаяли в воздухе, звуки музыки смолкли, наступила полная тишина.

Сознание его затуманилось, он погрузился в глубокий сон.

Гагели очнулся в полутемной комнате с низкими сводами, увешанной всякого рода оружием, мечами, кинжалами, дротиками, саблями и воинскими доспехами. Вначале Гагели показалось, что комната была пуста, он с удивлением осматривался кругом и постепенно в полумраке различил высокого, худого человека преклонных лет, в одежде знатного мусульманина. Старик стоял неподвижно и острым взглядом взирал на свою жертву, с нетерпением ожидая ее пробуждения. Гагели сразу опомнился от одного только сурового вида старика, живо поднялся, поняв, что перед ним стоял наместник Старца, и мысленно приготовился ко всему худшему, что его могло ожидать в плену у исмаэлитов. Теперь ему предстояло вести серьезное объяснение с одним из представителей этой секты, и от этого было в зависимости или их освобождение с Мелхиседеком, или вечное заточение.

Он успел заметить, что приор был одет изысканно, но просто. Темное полукафтанье было опоясано шелковым кушаком без всяких украшений. Но зато на чалме его ярко краснели два рубина в оправе из индийских алмазов, а рукоятка кинжала, висевшего сбоку, переливалась сине-зелеными изумрудами, с огромным яхонтом посредине.

— Объясни мне, что со мною было? Как я попал сюда, что меня ожидает? — смело спросил Гагели, знавший, что с исмаэлитами нечего было стесняться, так как и они не церемонились в обращении и в средствах борьбы со своими противниками.

Дан-эль-Кебир (так назывался приор — наместник Старца с горы) произнес напыщенно и важно:

— Твоя душа, освободившись от земной оболочки, вознеслась в рай и там созерцала блаженство, приготовленное правоверным. Теперь она вновь вернулась в свою телесную оболочку, и ты предстанешь пред земным судьей, которому и отдашь отчет в своих деяниях.

Хотя объяснение Дан-эль-Кебира нисколько не удовлетворило Гагели, и он меньше всего был расположен сейчас внимать бредням о рае, тем не менее он предусмотрительно притворился наивным, восторженным простаком, который принимает слова приора за истину и счастлив, что удостоился наравне с федави наслаждаться райским блаженством. Он с восхищением отозвался о всех виденных им райских красотах, о прелестных чернооких гуриях, о своем желании вечно сохранить их в сердце и тотчас же с удовольствием заметил, что его похвала вызвала улыбку на неподвижном угрюмом лице Дан-эль-Кебира и создала более благоприятные условия для их беседы. Приор благожелательно посмотрел на своего гостя и предложил ему сесть, видимо, располагая беседовать с ним с той непринужденностью и простотой, какая обычно принята у последователей ислама.

— Говори мне правду, — благосклонно начал он, — как, если бы ты присутствовал перед лицом самого пророка. Ты родом из той звездной страны, которая имеет царицей светозарнейшую из звезд, сиянием своим опоясавшую мир, подобно Млечному пути, начиная с Востока и до конца земли. Что привело тебя в эти края, где ты не испытал ничего, кроме великих нужд и плена?

Это витиеватое восхваление царицы Тамары наместником Старца с горы не доставило особенной радости Гагели, так как он слышал, что исмаэлиты были страшней всего для тех, кого они хвалили. Он выказал удивление осведомленности Дан-эль-Кебира и с почтением произнес:

— Если тебе все известно, служитель пророка, кто я и откуда родом, то тебе также должно быть ведомо, что привело меня в Палестину и почему Мурзуфл решил передать меня вам вместе с моим верным слугой Мелхиседеком. Объясни мне эту загадку, дабы я бесплодно не убивал время на ее разрешение!

Самодовольная усмешка на мгновение разгладила застывшие черты Дан-эль-Кебира, выражая удовольствие, испытанное им от замечания Гагели. Он посмотрел на него внимательней и, не торопясь, чтобы сильней поразить Гагели, наконец, ответил:

— Ты не ошибся, достойный ивериец! Нам известно, что ты прибыл с посланником царицы с тайным поручением к Саладину и что под Акрой он попал в плен к нему. Небезызвестно нам также, что вы привезли большое количество золота и драгоценностей для выкупа креста и что султан отказался выполнить просьбу вашей царицы. То, что я сказал тебе, ты и сам хорошо знаешь, но не знаешь, что за сим последовало. Твой господин направился в Акру и был обласкан милостью французского короля Филиппа. На полях Акры готовится турнир, в котором примут участие знаменитейшие воины всего мира, и ваш царевич будет сражаться одним из первых. Но никто не знает, что свершится в этот день. Откроется воля нашего великого начальника Сидна, или, как вы называете его, Старца с горы, и жребий смерти поразит виновного.

Хотя Гагели и слыхал, что исмаэлиты имели опытнейших лазутчиков, которые осведомляли их обо всем, что делалось на свете, но и он не представлял себе, как далеко были раскинуты их сети, как искусно они следили за каждым человеком, особенно, если он мог быть полезен их делу. Он был обрадован неожиданным известием о Сослане, его выступлении на турнире и в то же время был крайне напуган загадочным намеком Дан-эль-Кебира, что воля Старца откроется в день турнира и жребий смерти поразит виновного. К кому относилась эта страшная фраза и кто был намечен исмаэлитами в качестве жертвы — оставалось тайной для Гагели, но он боялся задать лишний вопрос Дан-эль-Кебиру, так как исмаэлиты не позволяли никому из непосвященных проникать в их тайны. Однако слова приора о том, что они привезли с собой много золота, требовали немедленного и самого решительного опровержения, и Гагели тут же приготовил ответ, чтобы лишить Дан-эль-Кебира всякой надежды поживиться их золотом.