Александра Воинова - Тамара и Давид

— Ведите нас к Саладину! Мы должны освободить моего господина! Помните, что вы жестоко поплатитесь за обман. Хотя бы вы всю жизнь держали меня в заточении, вы ничего от меня не получите!

Затем послышался резкий крик, шум, чья-то фигура отделилась от окна и спрыгнула вниз, а через несколько минут вышел Рауль, вскочил на коня и ускакал, даже не оглянувшись на дом, где остался Гагели, видимо, стремясь скорей покинуть опасное место.

Мелхиседек некоторое время пребывал в неподвижности. Он думал про себя, как ему лучше поступить, чтобы вызволить Гагели из беды. Он не хотел попасть в руки греков и не хотел удаляться от этого дома, где могли произойти важные события. Он быстро постиг своим ясным и простым умом, что бесчестные франки, обокрав Гагели, захотели отделаться от него, а если он, Мелхиседек, будет так глуп, что обратится к ним за помощью, то они умертвят и его, чтобы не иметь лишнего свидетеля преступления. Но Мелхиседек хорошо понимал также, что если бы он сейчас по доверчивости бросился на помощь Гагели, то попал бы в ловушку к грекам и, лишившись свободы, не только не принес бы никому пользы, но сам бы нуждался в спасении и освобождении из плена. Таким образом, Мелхиседеку грозила двойная опасность: и со стороны греков, и со стороны франков. Поняв всю затруднительность своего положения, он решил скрыться от всех врагов под видом араба и тайно проследить, куда отправятся греки вместе с Гагели, а если будет нужно, то последовать за ними. В чалме, в зеленом полукафтане, подпоясанный кушаком Мелхиседек не мог быть никем узнан. Прокравшись к невольникам, караулившим дом и охранявшим греческое посольство, он быстро подкупил их деньгами и соблазнил всякими заманчивыми посулами. Он назвался купцом из Багдада, который ехал с товарами в Дамаск, но был ограблен по дороге. Невольники приняли его к себе, и он вызвался заменить их в ночную стражу, освободив от тяжкой обязанности бодрствовать и охранять гостей Саладина.

К рассвету в одном из верхних окон за решеткой показался Гагели. Он пристально вглядывался вдаль, точно старался запомнить расположение улиц, вероятно, для того, как предположил Мелхиседек, чтобы бежать от греков и не заблудиться по дороге. Затем взгляд его с досадой остановился на фигуре Мелхиседека, маячившего перед домом. Подумав, что это один из соглядатаев, приставленных к нему, он уже хотел скрыться в окне, чтобы не привлечь к себе любопытных взоров, как вдруг Мелхиседек, не выдержав испытания, запел протяжно и заунывно иверийскую песню, надеясь, что Гагели, услышав родной напев, догадается, кто скрывается в наряде араба. Действительно, знакомый мотив удивил Гагели, он стал внимательно прислушиваться, слова становились все яснее и отчетливей доносились до него в предрассветной тишине. Прильнув к стальной решетке, он уже без опасений рассматривал мнимого араба и, чтобы проверить свою догадку, негромко спел следующий куплет песни. Мелхиседек ответил ему, тем самым давая понять, что им нечего бояться друг друга. Вслед за этим ему удалось в отрывочных возгласах и восклицаниях передать Гагели, чтобы тот соблюдал осторожность, не спешил с бегством, и что куда бы ни повезли его, он всюду поедет за ним и никогда его не бросит. Кроме того, Мелхиседек сообщил ему, что, когда наступит ночь, он той же самой песней вызовет его к окну и расскажет про все новости при дворе султана.

Гагели так сильно обрадовался, увидев Мелхиседека, которого он считал погибшим у франков, что на время забыл про свою неволю и перестал думать о бегстве. Он жестоко укорял себя за доверчивость, проявленную им в отношении франков, которые украли у него ларец с драгоценностями. В то же время он испытывал невольное удовлетворение при мысли, что Лазарис, тяжело раненный Раулем, также был обманут франками. Они обещали ему за хороший денежный выкуп представить иверского царевича, а вместо того доставили хромого Гагели. Отказ Лазариса уплатить тысячу динаров привел в бешенство Рауля, и он едва не прикончил грека. Хотя Лазарис с трудом переносил боль, тем не менее он не потерял сознания и успел отдать приказ запереть Гагели в отдельную комнату и неусыпно следить за ним, приставив к нему вооруженную стражу. Вслед за этим он распорядился отнести себя в помещение Мурзуфла, желая, очевидно, посоветоваться с ним как действовать дальше в отношении пленника. От Мурзуфла Гагели не мог ожидать для себя ничего приятного, так как хорошо знал о его безмерном честолюбии и настойчивом желании изловить Сослана.

Размышляя над всем этим и мучаясь в предвидении коварства и злых подвохов со стороны Мурзуфла, Гагели с нетерпением ожидал ночи, надеясь увидеть Мелхиседека и узнать от него все, что слышал он во дворце султана. Но к вечеру неожиданно открылась дверь и вошел Мурзуфл, как всегда надменный, презиравший людей и пользовавшийся ими только для своих властолюбивых целей. Гагели не успел еще догадаться, что означало его появление, как Мурзуфл довольно мягко поздоровался с ним и неожиданно произнес:

— Сегодня на приеме у Саладина я видел твоего повелителя, иверского царевича. Если он явился к султану по тому самому делу, по какому мы прибыли к нему с поручением императора Исаака, то предприятие его не увенчается успехом. Извещаю тебя, что ты не получишь свободы до тех пор, пока за тобой не явится сам царевич и не выполнит наших требований. Пиши ему немедленно письмо, чтобы он прибыл за тобою, и я перешлю это письмо с гонцом во дворец султана. Спеши с этим делом, ибо в противном случае, мы покинем Дамаск раньше, чем ты предполагаешь.

Гагели едва сдержал радость, услышав от Мурзуфла, что его повелитель не только жив, но даже присутствовал на приеме у султана. Он понял, что Сослан освободился сам, без помощи франков, и получил свидание с Саладином. Скрыв свое волнение от острого взгляда наблюдательного Мурзуфла, Гагели решил, что ему нечего стесняться грека.

— Вы можете отрубить мне руки, отрезать язык, изрубить на куски мое тело, но я отказываюсь выполнить Ваше требование и писать царевичу, чтобы он явился за мною. Ваше дело держать меня в оковах, а мое дело — охранять жизнь моего повелителя. Делайте со мной, что хотите, но помните: рано или поздно Вы ответите за меня перед царицей Тамарой!

Мурзуфл с юности привык никогда ни перед кем не обнаруживать своих истинных чувств и намерений и всегда последовательно и спокойно шел к достижению цели, скрывая под внешностью суровой и добродетельной коварную душу. И теперь, выслушав Гагели, он улыбнулся насмешливо и произнес лаконично, но с такой сухостью, что сердце Гагели сжалось:

— Тебе придется сильно сожалеть впоследствии, что не послушался моего совета. Напрасно ты думаешь неразумной преданностью спасти царевича. Смотри, как бы ты не навлек на него худших бедствий!