Юрий Тубольцев - Катон

Такой непорядок на поле сражения привлек внимание Цезаря. Он пристально всмотрелся в происходящее и застонал от негодования. Опять Катон! Когда же это странное существо, само не желающее властвовать и не разрешающее - другим, уйдет с его пути и позволит ему восторжествовать над созревшими для рабства людьми?

Катон заметил взгляд врага и, хотя с такого расстояния не мог разглядеть его лица, почувствовал обуревавшие того страсти. Это разом изменило его на-строение. Уже в который раз Цезарь невольно возвращал к жизни своего единственного настоящего противника! Катон понял, что ему рано погибать, и, развернувшись, неспешно пошел прочь с форума. Увидев его спину, враги расхрабрились и стали швырять в нее камни. Катон резко обернулся, и у тех опустились руки.

- Римляне, если здесь еще остались таковые, раскройте шире глаза и смотрите на то, что происходит! И поглядите на тех, кто низвел гордое народное собрание до позора собачьей грызни! - воскликнул Катон и снова пошел своей дорогой.

Оправившись от этого выпада, торжествующие победители опять стали кидать ему в спину камни, а кто-то даже отважился подскочить и оцарапать его кинжалом.

Марк более уже ни на что не реагировал. Если бы враги знали, какие ду-шевные муки он испытывал, они расстались бы с надеждой устрашить его болью от ран и побоев.

Умирающая цивилизация страдает, как любой, подвергшийся распаду организм, и как любой страдающий организм, она источает боль. Люди, подобные Катону, и есть эта боль.

Когда смертоносная опухоль разрастается, и раковые клетки пируют, пожирая здоровую ткань, удел других - стонать от боли, сигнализируя всему организму о страшной болезни. Если этот стон не будет услышан, раковые клетки победят, и организм погибнет, что будет означать конец как побежденных, так и победителей.

Символично, что ни Цезарь, ни Катон, ни Помпей, ни Красс, ни Цицерон, ни Клодий, ни Курион, ни Фавоний, ни даже Метелл Сципион, некогда отбивший у Катона невесту, не умерли естественной смертью. Всех главных действующих лиц той эпохи постигла страшная насильственная гибель, как и саму Республику, которую римляне, создав совместными трудами, вдруг начали делить и вырывать друг у друга, пока не растерзали в клочья.

Придя домой, Катон бросился в бассейн и стал яростно тереть руки, ноги, грудь, лицо, спину, словно не Бибула, а его обдали навозом. Он изнемогал от гадливого ощущения грязи, и ему страстно хотелось содрать кожу, чтобы вместе с нею избавиться от нечисти. Его жег нестерпимый зуд оскорбленья: оскорбленья Бибулу, сенату, народному собранию, государству, всему человеческому, что отличает людей от животных, от беснующейся в замкнутом кругу самопожирания биомассы.

Марк провел в бассейне несколько часов. Здесь его никто не беспокоил. Слуги были выучены так, что без приказа не смели являться на глаза хозяину, он же никого не звал. Наконец вошла Марция и спросила, не нужно ли ему чего-нибудь, Марк встрепенулся, но, посмотрев в ее глаза, промолчал. Взгляд Марции был холоден и суров. Он как бы говорил за нее: "Я тебя предупреждала, чтобы ты не взваливал на себя неподъемное дело. Ты не послушался и в итоге получил по заслугам. Я была права".

Когда Марк год назад убедился, что жена не желает идти с ним одной дорогой навстречу могущественным враждебным силам, в его душе погас и прежде неяркий светоч чувств к ней. Но в глазах женщины самое страшное преступление мужчины - потерять к ней интерес. У мужчин существует много терминов, определяющих дурные свойства людей, для женщин все проще: они довольствуются комплексной характеристикой - тот, кто их не любит, является одновременно и злодеем, и ничтожеством, и предателем, и тупицей. Поэтому, едва Марция уловила изменения в отношении к ней мужа, как сразу же опустила его на самое позорное место в своей душе, туда, где не было ни уважения, ни сочувствия, ни справедливости.

Положив Катону полотенце и чистую тунику, она посчитала свой долг жены исполненным и удалилась. Марк стал еще злее тереться мочалкой, но это не спасало его от зудящего ощущения нечистоты. Кожа уже давно была розовой и свежей, а вот отмыть от скверны душу могло только общение с близкими по духу людьми, но таковые отжили свое сто лет назад.

Так, в безнадежных попытках очиститься, Марк провел в бассейне еще какое-то время. Вдруг он услышал позади себя всхлипывания и, обернувшись, увидел подростка-сына, который смотрел на него красными от переживаний глазами. Мальчик готов был разразиться новым приступом рыданий, но, встретившись взглядом с отцом, изменился в лице, разом повзрослел и сам сделался маленьким Катоном.

- Отец, ты весь изранен, - серьезно, совсем без детских ноток в голосе сказал он, - позволь мне помочь тебе встать и одеться.

С этими словами он протянул руку, которой сознание ответственности момента придало не свойственную его возрасту крепость. Отец пожал эту поданную ему в помощь руку и произнес:

- Благодарю тебя, Марк, но отцу не подобает в таком виде показываться сыну, потому ты ступай в свою комнату, а я приведу себя в порядок и приду следом.

Уже была глубокая ночь, и Катон, выйдя из бани, направился в спальню, но у двери остановился и, вернувшись, зашел к сыну.

- В трудное и подлое время мы живем, Марк, - сказал он, обняв голову мальчика. - Раньше, чтобы отстаивать Родину, достаточно было владеть мечом и копьем, теперь же этого мало. Подлость атакует душу, потому мы должны быть сильнее духом, чем люди всех прошлых эпох. Ныне наше главное оружие - воля и честность. Внимательно смотри на происходящее вокруг, Марк, но пусть творящиеся безобразия не сломят тебя, а закалят твой характер, как закаляют тело ратные труды.

С этими словами Катон оставил сына, которому была суждена короткая жизнь, оборвавшаяся в день последней попытки возродить Республику, когда он на знаменитом поле боя при Филиппах в условиях полного поражения и бегства соратников в одиночку разил врагов вызывающим кличем: "Я - Катон! Кто из вас способен убить меня? Найдется ли среди вас достойный убийца для Катона?"

Та ночь оказалась для Марка долгой и тяжелой. Он будто не спал, а барахтался в вязкой удушливой массе, заполняющей пространство какого-то иного мира. Его редко мучили дурные сны; стоическая дисциплина позволяла ему сохранять душевное равновесие даже во сне. Но в этот раз все его силы вычерпал форум, и он оказался во власти ночных духов. В зловещей атмосфере всепроникающей тревоги ему представали картины глобальных разрушений и массовых страданий. Он видел гигантские пожарища и грибы дыма, встающие выше гор, отдаленно напоминавшие тот, что реет над Этной. Поток вечности возносил его ввысь, и, кувыркаясь в стремительном полете, он единым взором охватывал целые страны и в пространстве, и во времени, наблюдал их в славе величия и в хаосе деградации. Жизнь бурлила, создавала, что-то разрушала и снова создавала, но над землею все плотнее сгущались тучи пепла от пожарищ на месте неведомых цивилизаций и в воздухе разливалось зловоние гари. А когда черные клубы рассеялись, истомленному взору предстало некое поле боя. Его уже покинули победители, и на каменистых склонах серых холмов остались лежать только побежденные. Тысячи тел, еще недавно бывших людьми, смерть пригвоздила к земле в самых неудобных позах. Изучая их, можно было прочесть эти письмена смерти, которыми она с циничной издевкой начертала приговор многолетним созидательным трудам жизни. Рельеф местности, вид холмов, оврагов и фортификационных насыпей был устрашающе конкретным, что создавало тягостное впечатление реализма увиденного, не ощущалось только запахов. Зато в воздухе слышался какой-то неприятный зудящий звон, и от него, казалось, становилось не по себе даже трупам. Марк силился понять природу этого звука, но разгадка ускользала, лишь нарастало предчувствие опасности. Вдруг воздух сделался грязным от мельтешащих в нем точек, а звон превратился в шквал назойливого жужжания. Марк в ужасе очнулся. "Мухи! - приглушенно воскликнул он и потер лоб. - Да, мухи, собравшись со всех болот, прилетели сюда, чтобы лизать кровь уничтоживших друг друга людей и в их внутренностях разводить червей..."