Юрий Тубольцев - Катон

Но если бы он мог отвечать только за себя! Катон быстро вспомнил, кто он и каково его положение, поэтому подавил физическую брезгливость и страх, как раньше подавил жажду. До оазиса с храмом Аммона было еще далеко, и даже если бы каждый второй легионер превратился в Катона, то войско все равно не добралось бы до цели без пополнения запаса воды, ожидать же другого подарка от судьбы не приходилось.

Катон повернулся к солдатам и велел им подойти к нему. Те замешкались, однако, видя уверенность предводителя, мелкими шажками, боясь смотреть по сторонам и для смелости глядя только на Катона, начали приближаться к нему.

- Соратники, - обратился он к солдатам, когда те выстроились перед ним и обрели вид войска, - мы с вами говорили о богах. Взгляните на это озерцо: такая роскошь жизни посередине мертвой пустыни! Это ли не чудо, явленное нам богами? Это ли не свидетельство того, что небеса сменили гнев на милость и ныне благоволят к нам? Боги оценили наши труды и волю к победе и сочли нас достойными награды. Однако нрав небожителей причудлив, как контуры облаков, среди которых они обитают, и потому дары их расцвечены прихотливыми узорами. Они преподнесли нам сокровище пустыни, но разве пустыня, это исчадие коварства, могла отдать его нам без сопротивления? Не смея перечить богам, она все же создала нам призрачную преграду, рассчитывая взять нас на испуг, как малых детей. Так неужели мы поддадимся ее обману, неужели мы не сможем распознать дар небес из-за этих песчаных червяков?

- Но ведь гады ядовиты! - крикнул один из солдат, а остальные закивали головами, таким образом присоединяясь к высказанному сомнению.

- Воины, мы же с вами давно поняли, что если не трогать этих тварей, не раздражать их резкими движеньями, то и они не станут нападать.

- Да, но посмотри, Катон, вода кишит ими. Они же отравили ее!

Катон искоса взглянул на озеро и вздрогнул, испытывая, как и все остальные, отвращение к воде, населенной такими обитателями.

- Друзья, - сказал он, - мы не первый день в пустыне и давно убедились, что вредоносны не сами змеи, а их укусы. Отрава у них в пасти, но воду-то они не кусают, а значит, она годна для употребленья.

Солдаты молча поежились.

- Во время всего похода я шел первым, а пил последним, - продолжал Катон, - а потом и вовсе не стал прикасался к воде, победив жажду силой духа. Однако сегодня я напьюсь вволю, напьюсь, чтобы утолить не свою, а вашу жажду.

С этими словами Катон взял по-походному висевший на шее шлем и за-черпнул им воды с таким чувством, как будто он бросился на копья Цезаревых ветеранов. Снова повернувшись лицом к солдатам, Марк смачно отхлебнул из шлема, абсолютно не ощущая при этом вкуса жидкости. Он обвел толпу торжествующим взором и снова приложился к своей посудине. Марк был в состоянии такой экзальтации, вызванной переживаниями бесконечной лавины бедствий, обрушившихся на римлян, что, будь вода действительно отравлена, яд вряд ли одолел бы его.

- Что я вам говорил! - воскликнул Катон с сияющим лицом. - Прекрасная вода, вкусная и студеная, как из колодца! Можно подумать, будто хладнокровные гады придали ей особую свежесть!

Солдат охватило воодушевление, и они ринулись к источнику.

- Осторожно, соблюдайте порядок! - крикнул им Катон и, тяжело сделав несколько шагов в сторону, в изнеможении сел на исцарапанный стихиями ка-мень, одиноко возвышавшийся над миллионами песчинок.

Войско без приключений добралось до храма Аммона и расположилось на отдых в жидкой тени низкорослой рощи. Оазис был обязан своим существованием небольшой речушке. Однако ливийцы думали иначе. Бог Аммон, по их мнению, был бараном, естественно, в хорошем смысле этого слова, и ему требовались вода и травка, которые он и создал. Население благодатного местечка состояло из нескольких служителей храма и сотни паломников, принесших богу пустыни свои страдания и медяки, рассчитывая посредством вторых обменять первые на радугу надежд, ибо тот слыл прорицателем.

Катону тоже предложили попытать счастья у алтаря хозяина пустыни.

"Что нам может поведать эта баранья голова? - в ответ вопросил он своих друзей, указывая на рогатое изваяние, венчавшее массивный пьедестал в торце зала. - Что вообще могут сказать нам боги такого, чего не указала мудрость? Они призовут нас к справедливости? Растолкуют преимущества доблести и чести? Научат добродетели? Раскроют пагубность для человеческой природы алчности и властолюбия?

Неужели эти камни посреди песков вы мните средоточием космического разума? Неужели же это скудное место, населенное лишь змеями, пауками и скорпионами, боги избрали своим обиталищем, дабы вещать истину немногим путникам, забредающим сюда от случая к случаю?

Нет, друзья, космическая мудрость пронизывает весь мир, и все живое со-держит в себе божественную душу, такую ее часть, какую способно вместить. Все, что надлежит, боги уже давно сказали нам, сказали воздухом и светом, звездным небом и морскою волною, женскими глазами, рукопожатием друга, статуями героев на форуме и свитками мудрецов, которые, вместо того чтобы гоняться за внешними приманками жизни, влагали саму свою жизнь в труды, желая одарить ею тысячи других людей.

А какое будущее может нам посулить здешний оракул? Скажет, продолжать идти вперед? Мы и без того идем. Повелит остановиться? Мы все равно пойдем. Предскажет ли нам бог победу в войне или пораженье, мы в любом случае не изменим Отечеству, останемся верны Справедливости и будем биться до последнего дыханья. Так зачем же нам прорицатель?"

После однодневного отдыха войско двинулось дальше и, поскольку солдат вдохновляли сами боги, успешно завершило продолжавшийся почти месяц поход в городе Лептисе, где и провело остаток зимы.

Тем временем Цезарь подавил сопротивление египтян, опустошил александрийскую казну, как прежде - римскую, сделал ребенка молодой царице и отбыл в Сирию.

Пользуясь ослаблением позиций Рима из-за междоусобной войны, многие народы и цари восстали против иноземного господства. Наибольшего успеха достиг царь Фарнак, сын знаменитого Митридата, трижды воевавшего с Римом и принявшего последний удар именно от сына. Фарнак победил легата Цезаря Домиция Кальвина и этим вдохновил многие страны Востока на борьбу с римлянами. Против него и выступил Цезарь со своей обычной стремительностью.

Когда противники сошлись на поле боя, Цезарь на удивление легко разгромил Фарнака. Свое подавляющее превосходство над неприятелем он выразил в письме в Рим своеобразным словесным автопортретом: "Пришел, увидел, победил". По-латински эти слова пишутся и звучат сходным образом, отчего фраза обретает некую симметрию, чеканность и стремительность. "Вот я каков! Смотрите на меня и восхищайтесь!" - говорит лихой Цезарь утопающему в крови и слезах миру. Кому - война, а кому - мать родна!