Юрий Тубольцев - Катон

- Однако что будет с нами? - снова воскликнули они, но уже совсем в другой интонации. - Ведь в конце концов Цезарь нас уничтожит!

Катон чуть ли не впервые за все свои взрослые годы растерялся. Его жизнь была сосредоточена в Республике, а не в рядовом человеческом теле. И когда он придумал способ избежать гибели Отечества, единственного обиталища, в котором могла поместиться его душа, то участь телесной оболочки никак не могла его интересовать. Растерянность Катона не осталась незамеченной присутствовавшими сенаторами его свиты, и они истолковали ее как свидетельство того, что он решил добровольно умереть. Это повергло их в отчаяние. "Что станется с нами, если нас бросит Катон? - подумали они. - Только ему под силу вызволить нас из этой проклятой дыры!" Марк не видел реакции сенаторов, поскольку все его внимание сосредоточилось на предводителях всадников.

После краткого замешательства он с подчеркнутой невозмутимостью ска-зал:

- О чем вы беспокоитесь? У нас есть флот. Было бы куда плыть. Вот сейчас нам как раз нигде и нет пристанища, так как всем миром завладел Цезарь. Но его трон подвешен на цепи непрерывной череды преступлений. Если же мы не позволим ему замкнуть очередное звено в этой цепи насилий, он рухнет, и тогда нас всюду примут с распростертыми объятиями. Главное - продержать Цезаря без побед несколько месяцев, и Фортуна повернется в нашу сторону.

Этот ответ будто бы удовлетворил офицеров, но они заявили, что должны посоветоваться с остальными всадниками. Катон попытался воспротивиться их намерению со ссылкой на нехватку времени. Он знал, что люди, недостаточно в чем-то уверенные, никого не смогут убедить и лишь растиражируют свои сомнения. Поэтому совещание всадников не сулило ничего хорошего. Однако ему не удалось добиться от офицеров немедленного принятия решения. Они удалились в свой лагерь.

Катон остался сидеть у подножия живописного холмика в окружении сенаторов. Те поглядывали то на Катона, то друг на друга, мучаясь невысказанной тревогой, но не отваживались беспокоить философа, который углубился в неведомые им размышления.

А Марк действительно задумался, но о чем?.. Он поймал себя на том, что жадно любуется свежей травой, и рассердился на свою безответственную сенти-ментальность. Однако следующая мысль примирила его с самим собою: он понял, что смотрит на эту радость природы вблизи в последний раз, и тут же сообразил, что никогда прежде толком ее и не видел. Эти Цезари, Крассы, Катилины всегда стояли между ним и жизнью, заслоняя собою ее очарование, отравляя смрадом своих желаний ее ароматы, поглощая драгоценное время черными дырами своих авантюр. Как мало он смотрел вокруг! Как мало восхищался! Как мало любил! Как мало он жил! И опять он должен думать о каких-то всадниках, которые одичали и опустились до такой степени, что стали одинаково опасными и для чужих, и для своих.

Но даже этого ему не удалось. Неугомонная затейница-судьба предъявила ему новую задачу. Из Утики галопом прискакал сенатор, которому Марк поручил надзор за пунийским советом, и сообщил, что пунийская верхушка затеяла измену и агитирует горожан против римлян. Это не стало неожиданностью для Катона, но его обеспокоили волнения в стане всадников, которые каким-то образом узнали о происходящем в городе. Он без промедления отправил нескольких сенаторов к пунийским лидерам в качестве послов с просьбой дождаться его, чтобы избежать кровопролития и обо всем договориться по-хорошему. После этого он снова все внимание обратил на всадников.

Офицеры привезли Марку такой ответ солдатской сходки: всадники согласны продолжать войну под командованием Катона, но только на открытом пространстве, где их никто не сможет застать врасплох или предать, а в Утику войдут только в том случае, если будут перебиты все взрослые жители. "Это сейчас пунийцы покладисты, и то не очень, - пояснили офицеры, - а когда к стенам приблизится Цезарь, они нанесут нам удар в спину".

Сенаторы были вне себя от возмущения жестоким предложением всадни-ков. Они знали, что Катон не примет этих условий, а, следовательно, им не удастся получить себе защитников. Но против всяких ожиданий Катон спокойно воспринял ответ всадников и сказал, что обсудит его со своими советниками в Утике. Пообещав оповестить их об окончательном решении через два - три часа, он возвратился в город.

Оказавшись между двумя по сути враждебными ему силами, Катон пред-принимал отчаянные попытки, чтобы удерживать их при себе и, противопоставляя одну другой, заставлять служить своей цели.

Однако ситуация ухудшалась с каждой пройденной Цезарем милей. Катон встретил в Утике совсем не тех людей, каких оставил некоторое время назад. Едва войдя в зал, исполнявший функции здешней курии, он попал в окружение разъяренных торговцев, негодующих оттого, что их заставляют заниматься убыточным делом, да еще с угрозой потери всего бизнеса.

- У нас нет ни средств, ни желания воевать с Цезарем! - кричали они в один голос и порознь. - Рим признал Цезаря, так неужели мы умнее римлян? Ты, Катон, заставляешь нас воевать с целым миром, да еще за наши же деньги!

- Опомнитесь, - взывал к ним Катон, - я вас ни к чему не принуждал. Вы сами сделали свой выбор, и в этой книге стоят ваши подписи, подтверждающие добровольность принятого решения!

- Ты хитростью добился от нас этих подписей и теперь угрожающе потрясаешь злосчастным свитком над нашими головами, словно ликтор-палач - топором! Ты хочешь таким способом скомпрометировать нас перед Цезарем. А теперь еще привел сюда всадников, чтобы силой принудить нас к повиновению!

- Ты поступил с нами коварно, Порций, и нам незазорно будет отплатить тебе тем же!

После этого раздались уже откровенные угрозы схватить Катона и сенаторов с тем, чтобы передать их победителю. Никакого рационального ответа на такое заявление быть не могло. Назревал скандал, который неминуемо привел бы к потасовке и позорному плену тех, кто существенно уступал противнику числом.

На миг Марк представил себе бурлящий народом форум и торжествующего Цезаря, ведущего его, Катона, в цепях в одной связке с косматыми галлами. А потом... о ужас! - сообразительный Цезарь, всегда ставивший выгоду выше симпатий и антипатий, отпускает его на волю, и восхищенный плебс рукоплещет царскому милосердию: преступный режим обретает ореол нравственности. И именно он, Марк Порций Катон, положивший жизнь на защиту Республики, освящает ее гибель и морально узаконивает диктатуру Цезаря! Более страшного проклятья для него не смогло бы измыслить все коварство Вселенной!

Лютый гнев жаркой волною крови ударил Марка в голову, и он почувствовал, что если в следующее мгновение не лопнет его мозг или не разорвется сердце, то он бросится врукопашную, чтобы, приняв унизительную смерть от пунийцев, избежать еще большего позора. Однако он - Катон, а значит, обязан всегда побеждать. Как непосильно-тяжела нравственная броня его имени, эта кольчуга, составленная из ячеек моральных основ римского образа жизни! Но кто-то должен был взвалить на себя этот груз, чтобы вынести на хребте своего характера и спасти из кошмара разрушения гибнущей цивилизации ее духовный потенциал! Эта участь и эта честь выпала ему, а потому он будет Катоном столько, сколько нужно, и не умрет прежде, чем смерть не сделается в его руках орудием победы! Он победит и на этот раз.