Юрий Тубольцев - Катон

Когда цезарианцы, неуверенно огрызаясь, покинули поле боя, эйфория в стане бойцов с заговором уступила место деловому настроению. Состоялось краткое совещание, и было решено, что Цицерон приведет приговор в исполнение сегодня же до наступления заката, поскольку ночью сторонники катилинариев могли устроить беспорядки. После этого сенаторы начали расходиться по домам. Катона до самого порога провожала свита из первых людей государства, продолжавшая во всеуслышанье восхвалять его гражданский подвиг. По пути к процессии присоединялись благодарные горожане, и когда Марция вышла из дома, чтобы встретить мужа, ей показалось, что Катон справляет триумф или, по меньшей мере, овацию.

Цицерон выполнил данное сенаторам обещание: заговорщики были казнены в мамертинской тюрьме в день вынесения приговора. Это вызвало злой ропот реальных и потенциальных союзников Катилины, но заставило их отступить и затаиться. Опасность непосредственно Риму миновала, и центром событий стала Этрурия, где судьба Республики решалась в открытую с помощью оружия.

Однако расшатанный остов государства скрипел и качался от каждого толчка. Следующую попытку обрушить ветхое здание общего жилища всех римлян предпринял Квинт Цецилий Метелл Непот, чтобы на его развалинах водрузить трон для своего патрона Гнея Помпея. Правда, сейчас, когда сенат был в силе после одержанной победы, напрямую он действовать не мог и вместо штурма предпринял осаду, которую начал с подкопа под авторитет сенатской верхушки. На самом видном месте в то время находился Цицерон, и одновременно он являлся наиболее уязвимой политической фигурой для атаки оппозиции.

Когда Цицерон увенчал победу над заговорщиками в столице казнью их лидеров, народ чествовал его, как победоносного полководца. С форума его торжественно провожал чуть ли не весь столичный плебс. Поскольку исполнение приговора завершилось уже ночью и город погрузился во тьму, дорогу ему освещали факелами. Процессия превратилась в эффектное факельное шествие. По маршруту ее следования из домов высыпали все новые почитатели консула, включая женщин и детей. На балконах и даже на крышах зданий стояли почтенные матроны и в знак приветствия размахивали светильниками. Ночь перед Цицероном раздвинулась, и ему казалось, будто не огонь заставил отступить тьму, а свет народной любви.

Но уже через несколько дней из стана побежденной партии стали разда-ваться враждебные возгласы и призывы покарать недавнего героя за якобы учиненное им самоуправство. И тут выяснилось, что заступиться за Цицерона практически некому. Как политик он оказался лишенным социальной опоры. Благоволивший к нему весь последний год нобилитет теперь, когда угроза переворота миновала, снова исторгнул чужака из своей среды, всадничество не совсем доверяло ему из-за его заигрываний со знатью, а народ, едва улеглись страсти, вернулся к "своим баранам", поскольку патриотизма тогдашних римлян хватало лишь на краткий всплеск общественной активности.

Такая ситуация стала закономерным следствием политической платформы Цицерона, которую он формулировал как согласие сословий. Стараясь угодить всем, Цицерон для всех же оставался чужим. То, что он шел на компромиссы не из угодливости, а исходя из доброго побуждения таким путем сгладить общественные противоречия и нормализовать жизнь государства, в данном случае не имело значения.

В результате бурных событий последней осени оппозиция была лишь обезглавлена, но не ликвидирована. В раздираемом противоречиями обществе сохранялся гигантский разрушительный потенциал, и теперь ему, чтобы вновь проявить себя, требовалось только новое оформление.

Для роли лидера оппозиционного движения в этих условиях более других подходил именно Метелл Непот. Авантюрист в звании народного трибуна да еще осененный сиянием славы Помпея был так же нужен бывшему воинству Катилины, как и оно - ему. Поэтому Непот легко заключил союз с уцелевшими участниками заговора, которые занимали видные места в государстве, а один, с красноречивым именем Луций Бестия, даже сохранил за собою трибунат, и с их помощью развернул пропагандистскую кампанию против Цицерона, имея в виду всю верхушку сената.

С Метеллами Цицерон находился в состоянии вражды еще со времен процесса над Верресом, однако этот миролюбивый человек всегда старался нормализовать отношения с могущественным родом. Ему удалось достичь примирения, когда он отдал свою консульскую провинцию Ближнюю Галлию, доставшуюся ему в результате обмена назначениями с Антонием, претору Метеллу Целеру. Однако едва того потребовали интересы политической игры, как добрая услуга на миллионы сестерциев и мешок славы благородными аристократами была забыта. Непот обрушил на Цицерона мощь агрессии римского красноречия, готовя эмоциональный фон в обществе для принятия конкретных мер против неугодного консула, а старший брат Непота Целер, досрочно отбывший в провинцию в связи с восстанием в Этрурии, принял позу обиженного и слал Цицерону надменно-гневные письма, демонстрируя недовольство тем, что тот смеет сопротивляться нападкам его брата.

Оказавшись в одиночестве перед лицом врага, Цицерон вновь попытался наладить мир с влиятельными противниками и для этого прибег к исконно-римскому способу: стал действовать через женщин.

Женщины в Риме не имели политических прав, однако они не смогли бы рождать настоящих римлян, если бы не занимались политикой. Будучи лишенными возможности держать в своих руках бразды правления государством, они плели сети интриг, которыми опутывали мужчин, и через них влияли на события в обществе. Они управляли государственной колесницей, повелевая возницами.

В своем бедственном положении Цицерон обратился с просьбой выступить в роли миротворцев к Клодии, жене Метелла Целера, и к Муции, которая тогда занимала высшую женскую должность, деля супружеское ложе с самим Помпеем. Правда, в отсутствие Великого на этом ложе частенько скрипели те, кто никак не мог считаться его украшением, однако такая неразборчивость Муции в выборе орудий услады сказалась позднее, а в тот период эта матрона пребывала не только в теле, но и в силе. Клодия была старшей из двух сестер, известных в Риме возвышенной красотой и низменными авантюрами. Они обе были знамениты, но слава каждой имела собственный колорит. О младшей Клодии, жене Луция Лукулла, ходила молва, будто она состояла в связи с собственным братом. Старшая не была столь бескорыстной, чтобы отдаваться брату, и предпочитала богачей, отмеривая ласки на вес серебра и злата. Однако один из ее поклонников подшутил над нею и прислал в качестве расплаты за пользование красотой кошелек с медя-ками. Столь прискорбный случай получил огласку, и с тех пор красавицу стали величать Квадрантарией по названию самой мелкой монеты. Эта Копейка в молодости, когда она еще была в большей цене, призывно улыбалась Цицерону и намеревалась дать своим будущим детям фамилию Туллии. Однако тогда битву на женском фронте выиграла Теренция, и именно она завоевала право из года в год язвить упреками лучшего оратора всех времен.