Алексей Ракитин - Убийство на Знаменской

— Я отвечу, если смогу.

— Почему задержали похороны? Убили Кузнецова в ночь на седьмое, а хоронить разрешили только тринадцатого.

— М-мм… Была причина… Следователь колебался, можно ли дозволять захоронение из-за того, что, возможно, потребуется повторное вскрытие тела, причем комиссией более авторитетных судебных медиков, нежели в первый раз… уж извините, более конкретно ничего сказать не в праве… Потом от этой идеи отказались и оставили всё как есть, — спокойно объяснил Агафон. — Я вас заинтриговал, Алексей Иванович?

— Нет, абсолютно.

— Кто-то попросил вас заняться этим делом? — игнорируя ответ Шумилова, снова спросил Иванов.

— С чего вы взяли?

— Ну, мне так показалось, — хитро прищурившись, ответил Агафон.

— Это всего лишь ваши домыслы.

— Почему-то я вам не верю, Алексей Иванович.

— Нехорошее это качество — недоверие. Его изживать надо.

— Ой ли? Интуиция мне шепчет — и даже вопиёт! — что вы занялись этим делом.

— Каким таким делом, Агафон Порфирьевич?

— Да убитого Кузнецова.

— Ах, этим… — понимающие покивал Шумилов. — Интуиция — штука хорошая. Её полезно послушать. До тех, правда, пор, пока она не превращается в мнительность. И кстати, Агафон, ваша интуиция часом не вопиёт, что вы, может быть, не того человека в арестный дом упаковали?

— Эко вы на кривой кобыле под кривую осину завернули, Алексей Иванович! — моментально насторожился Иванов. — А вы, вообще-то, про кого это говорите? Как вы можете знать «того» или «не того» мы «упаковали», ежели фамилия этого человека ещё нигде не была оглашена?

— Интуиция, знаете ли, интуиция. Мы как раз об том и говорили, если вы помните.

— Но-но, Алексей Иванович, не юлите! Признавайтесь, коли проговорились…

— Проговорился? Я? — искренне удивился Шумилов. — Знаете, Агафон, чем лично для меня особенно приятны беседы с вами? — Шумилов, демонстрируя доверительное отношение, взял сыщика под локоть.

— Это чем же? — Иванов, ожидая подвоха, напрягся.

— В вас, Агафон, ощущается настоящая сермяжная простота. Вы, как и ваш друг Владислав Гаевский, постоянно задаёте наивные, — если не сказать «глупые» — вопросы, но в отличие от Гаевского, вы ждёте на них ответа. Лёгкий ум Владислава, испорченный годами учёбы в Варшавском университете, не зацикливается на одной мысли, он порхает от одного умозаключения к другому. С вами, Агафон, всё не так. Вы будете добиваться ответа на засевший в вашей голове надоедливый и подчас даже пустяковый вопрос до тех самых пор, пока не получите на него ответ. Оно, может, и не плохо для сыщика, но при этом вы напоминаете кобылу, которой попавшая под хвост вожжа не даёт покоя всю дорогу, до того самого момента, пока её не распрягут.

Тут Марта Иоганновна хохотнула в голос. Агафон Иванов, хотя и чувствовал, что над ним весьма колко подтрунили, растерялся и не нашёл слов для ответа. Он несколько раз открывал было рот, но ничего не говоря, обратно закрывал его. Так и не собравшись с мыслями, он лишь махнул рукой и, наконец, невпопад пробормотал:

— Ну, господин Шумилов, вам только куплеты сочинять!

Шумилов отправился вместе с госпожой Раухвельд домой, на Фонтанку.

— Как вам показалась Агнесса Яковлевна? — полюбопытствовала Марта Иоганновна.

— На первый взгляд весьма достойная женщина, — осторожно ответил Шумилов. — Но то ли рано постаревшая, то ли не вполне здоровая. Мне показалось странным, что она совсем не общалась с остальными Кузнецовыми.

— О, Алексей Иванович, вы же прекрасно знаете, что семейные дела — тёмный лес, в них постороннему человеку трудно разобраться. У всякого своя правда, каждый почитает себя первейшим знатоком жизни и берется судить других, а для себя самого найдет оправдание в любом грехе и любой ошибке. В чужом глазу, как известно, соринку замечаешь, а вот в своём собственном…

Извозчик подвёз Шумилова и Раухвельд к парадному подъезду. Навстречу выбежал дворник Кузьма и, высаживая домовладелицу из экипажа, проговорил, обратившись к Шумилову:

— Алексей Иванович, к вам дама приезжала, та, что третьего дня ждала вас. Я сказал, что вы будете через час. Оне хотели сначала записку написать, а потом сказали, что подождут в кондитерской за углом. Да вот, это как раз оне-с, — Кузьма кивком указал на шедшую под зонтиком вдоль набережной Анну Григорьевну Проскурину.

Алексей Иванович отпустил извозчика и двинулся ей навстречу:

— Что-то случилось?

Женщина выглядела взволнованной, её выразительные глаза в свете дня казались ещё более яркими, во взгляде читалась тревога и растерянность.

— Случилось. Сегодня я получила записку от присяжного поверенного Николая Павловича Карабчевского, он пишет, что имеет передать важную для меня весть касательно известного мне человека и приглашает приехать в его контору. Назначил время назавтра к десяти часам утра, — на одном дыхании выпалила Проскурина. И тут же спросила:

— Вы думаете, это о Константине?

— Бог его знает. Надо сходить и узнать.

— А что значит «присяжный поверенный»?

— Не волнуйтесь, Анна Григорьевна, ничего страшного, — улыбнулся Шумилов. — Присяжный поверенный — это адвокат, защитник обвиняемого. И записка Карабчевского, по моему мнению, в данном случае может означать только то, что он является официальным представителем вашего друга. Появление в деле Карабчевского — хороший знак. Это человек дотошный, тонко знающий свое дело. Я с ним достаточно хорошо знаком. Ему можно доверять, так что вашему благополучию сей визит никак не повредит. Поезжайте, послушайте, что он вам расскажет. В свою очередь можете рассказать ему о моём участии в этом деле. А я, скорее всего, тоже к нему завтра наведаюсь. Вы как мой работодатель позволите ввести его в круг наших розысков? По сути дела у нас с ним теперь общая задача — вытащить вашего друга из этой передряги.

— У меня камень с души упал, Алексей Иванович, — облегченно вздохнула Проскурина. — Если вы считаете, что ему надо всё рассказать, то конечно…

— Именно считаю, Анна Григорьевна, — подчеркнул Шумилов. — И если он предложит вам передоверить ему свои функции моего официального работодателя по этому делу, то это значительно облегчит мою задачу. Он — официальное лицо, уполномоченное законом, и, работая в его интересах, я получу право официально ссылаться на него в любых обстоятельствах, требующих того, как-то: в разговорах с полицией, в расспросах свидетелей и прочее. А сейчас у меня такого права нет.

Взяв извозчика для Анны Григорьевны и отправив её домой, Шумилов направился к себе. Попив чаю и переодевшись в повседневную одежду, он направился в сторону Главпочтамта. Поскольку времени до встречи с Борщёвой вполне хватало, он решил не брать извозчика, а с удовольствием прогулялся через центр города. Времени ему как раз хватило на то, чтобы явиться туда к пяти часам пополудни, как и было условлено с Агнессой Яковлевной.