Алексей Ракитин - Убийство на Знаменской

— И чем же всё закончилось?

— Я поехала к нему и всё выложила начистоту, что про него думаю. А он ничуть не смутился, дескать, я не мальчик, чтобы нравоучения выслушивать. А жениться, дескать, я и не думал, пусть девица не фантазирует. Хватит, говорит, пожил при жениной юбке, хочу, дескать, в свое удовольствие теперь пожить. Тогда я сказала, что он должен принять участие в судьбе девушки. А он только рассмеялся мне в лицо, говорит, ни копейки не дам, пусть в приют снесёт, коли не нужен ребенок. Вы знаете, Алексей Иванович, на меня после этих слов вообще затмение нашло, уж и не помню, что я там ему наговорила — про то, что Машу у него заберу, до суда дойду, трепать его имя стану на всех перекрёстках, опозорю на всю столицу… Но, как ни странно, это возымело свое действие. Чего он больше испугался — огласки, осуждения знакомых или одиночества в надвигающейся старости — уж и не знаю. А только тут же принёс мне из кабинета четыре банковских облигации на предъявителя по 500 рублей каждая — это чтоб я Варваре вручила. А я с тех пор с ним вообще перестала общаться. Либо в его отсутствие к Машеньке приезжала, либо она к нам ездила.

— Машеньке сколько тогда было?

— Шесть лет.

— А что потом приключилось с Варварой Игнатьевной?

— На те деньги, что Кузьма передал, она кое-как утроилась, квартиру сняла. Я её видела ещё раз спустя месяца четыре. Она письмо прислала, в котором сообщала, что родила девочку. Я собрала узелок с детскими вещами, что от моих малышей остались, и поехала её навестить, она в Кузнечном переулке жила, у Владимирского собора. Хорошенькая такая девочка у неё родилась, глазки голубые… А через полгода она ещё одно письмо прислала, представьте, на свадьбу приглашала. Но я ограничилась подарком. С тех пор я о ней больше ничего не слышала.

— Я сильно подозреваю, Агнесса Яковлевна, что после Варвары у Кузьмы Фёдоровича пассии стали сменять одна другую с завидной регулярностью, — предположил Шумилов.

— Я этого не знаю. Но думаю, что люди не меняются, — она устремила глаза куда-то вдаль, вспоминая прошлое. — А вообще… наверное, это Господь покарал его так за грехи. Руками других людей, конечно, руками этого самого убийцы… Причинённые зло и обида имеют свойство возвращаться и обрушиваются с десятикратной силой на голову того, кто их сотворил. Скажете, неправда?

— Отчего же? Скажу, правда. Имею перед глазами множество примеров такого рода. Агнесса Яковлевна, а Кузьма Фёдорович был хорошим домовладельцем?

— Пока была жива Янина, домами занималась она, это было её приданое. А после её смерти Кузьма Фёдорович вышел в отставку и принялся сам руководить. Приказчиков сменил — дескать, воровали. Я с тех пор, как с ним разругалась, ничего про его дела не слышала.

— Агнесса Яковлевна, а теперь последний вопрос: где в последнее время жил Кузнецов с дочерью?

— Вас интересует точный адрес? Литейный, дом 60. Это как раз дом из приданого, они там все годы прожили.

Шумилов поднялся, заканчивая разговор. Вдруг Борщёва проговорила:

— Послушайте, Алексей Иванович, заберите у меня визитные карточки Кузнецова.

— Простите? — не понял Шумилов.

— Я забрала у Машеньки целую пачку визитных карточек отца. Выбросить их как-то жалко — вроде бы память о человеке, хранить — незачем, да и жгут они карман. Заберите, а-а?

— Дочка не обидится? Всё же память об отце, каким бы он ни был.

— Не обидится, — решительно проговорила Агнесса Яковлевна. — Вырастет, поймёт, другими глазами на папашу посмотрит.

— Что ж, давайте сюда карточки, — Шумилов протянул руку. — Не знаю, правда, для чего они мне, но пусть полежат у меня.

Забрав у женщины пачку отпечатанных на лощёной бумаге визиток, с неразрезанной покуда типографской тесьмой, Алексей Иванович попрощался с Борщёвой.

— Спасибо, Агнесса Яковлевна, за то, что нашли силы ответить на мои не совсем скромные, возможно, вопросы. Не смею вас больше задерживать, боюсь, что и без того отнял ваше время, — с чувством проговорил Алексей. — При возникновении каких-то вопросов по имению смело обращайтесь ко мне за советом, я всегда буду готов помочь, чем смогу. Разрешите откланяться.

И учтиво поклонившись, он направился к выходу.

«Ну, что ж, пока всё складывается, вроде бы, славненько», — раздумывал Шумилов, шагая по Конногвардейскому бульвару, мысленно перебирая события долгого дня. — «Вопрос с ценностями Кузнецова, похоже, решится сам собою. Надо сегодня же отвезти часы и деньги убитого Карабчевскому, а уж он сможет, не возбудив ненужных вопросов, передать их душеприказчику покойного Кузнецова. Для этого присяжному поверенному надо будет явиться на открытие завещания у нотариуса — как бишь его? — Сулейко. Даже если полиция и начнет допытываться, откуда взялись эти ценности и как попали в руки присяжного поверенного, тот всегда сможет сослаться на законное право не отвечать на вопросы, затрагивающие интересы его подзащитного. То-то Агафон Иванов крякнет и непременно вспомянет наш разговор на кладбище!»

Шумилов добрался до конторы Николая Платоновича Карабчевского уже почти в семь часов вечера. Шанс застать присяжного поверенного в такой час был невелик, но Алексей Иванович буквально физически ощущал, как вещи Кузнецова жгли ему карман. Он был намерен покончить с этим вопросом непременно сегодня же.

На удачу Шумилова оказалось, что Карабчевский всё ещё работает. Молодой учтивый помощник в адвокатской приемной попросил его обождать на диванчике, «покуда патрон освободится». Ожидание заняло примерно с четверть часа, наконец, дверь в святая святых сего заведения — кабинет присяжного поверенного — распахнулась, и в приёмную буквально выкатилась колоритная пара — немолодая женщина с заплаканными глазами и весьма похожий на неё внешне молодой человек в студенческом кителе. Молодой человек трясся мелкой дрожью и свистящим шёпотом шипел на женщину: «Вы, маменька, в домашнем театре не доиграли. Кого вы тут из себя корчите? Николай Платонович ясно же всё объяснил в самом начале…»

Помощник исчез за дверью кабинета и через несколько секунд пригласил Шумилова войти. Увидев гостя, Карабчевский широко улыбнулся и поднялся из-за стола навстречу:

— Какими судьбами, Алексей Иванович? Уж не знаю, по делу вы или нет, да только я рад вас видеть и безо всякого делового повода.

Они были знакомы уже несколько лет, и знакомство это носило обоюдовыгодный характер, являясь по сути партнёрством равно деятельных и энергичных натур. Карабчевский ценил Шумилова за способности сыщика, порядочность и сноровку — качества, встречающиеся куда реже, чем принято думать; несколько раз именитый присяжный поверенный привлекал Алексея Ивановича к решению задач по своим делам. В свою очередь Шумилов много раз убеждался в ловкости и предприимчивости адвоката, его редкостной способности чувствовать человеческие слабости и играть на них; благодаря этому дару Карабчевский умудрялся влиять на восприятие присяжных заседателей и выигрывать даже самые безнадежные на первый взгляд процессы.