Алексей Ракитин - Убийство на Знаменской

Она явилась без опоздания, торопливой походкой подошла к Шумилову, легонько ответила на его пожатие своей маленькой рукой в лайковой перчатке. В другой руке Борщёва держала небольшую, обшитую небелёным полотном посылку. «Сестре в Ревель собрала, — пояснила женщина, перехватив взгляд Алексея. — Наши последние журналы, да женские галантерейные мелочи».

Пройдя в здание почтамта, где сновали туда-сюда люди, доносилось отдалённое ржание лошадей из внутреннего двора, пахло сургучом, кожей чемоданов и баулов и щекотали нос ароматы свежей сдобы из буфетной комнаты, Шумилов и Борщёва расположились за свободным столом в зале оформления отправлений. Агнесса Яковлевна разложила свои бумаги, кратко объяснила Шумилову сущность возникшей проблемы и Алексей Иванович за четверть часа спокойно — и даже не спеша — объяснил ей все те нюансы, которые необходимо было принять во внимание при осуществлении раздела имения. Борщёва, судя по всему, осталась чрезвычайно довольна услышанным. Бережно взяла поданную ей Шумиловым визитную карточку, внимательно прочитала и убрала в маленький ридикюль, висевший на согнутой руке.

— Возможно, нам придётся ещё раз обратиться к вам, — проговорила она, вопросительно посмотрев на Шумилова, словно опасаясь его отказа.

— В любое время. Мне не составит труда ещё раз подсказать вам всё необходимое, — Шумилов улыбнулся. — Советовать легко, а вот тяжесть принятия решения всегда лежит на испрашивающем совета. Так что смело обращайтесь, если только возникнет надобность.

Он внимательно следил за необычными, выразительными глазами своей собеседницы. При всей заурядности остальных деталей её облика, глаза Агнессы Яковлевны жили какой-то совсем особой жизнью и казались словно бы чужими на ее лице, утомленном и рано постаревшем. Шумилов быстро понял, что движения ее глаз опережают слова, причём по их выражению можно наперёд «прочитать» тональность ответа ещё до того, как он произнесен.

— А что же поминки? Вы не поехали? — спросил как бы между делом Шумилов, пытаясь осторожно навести разговор на интересовавшую его тему.

— К остальным-то Кузнецовым? — Борщёва совершенно верно уловила недосказанную часть вопроса. — Нет, как видите, не поехала, и Машеньку не повезла. Да нас там, собственно, и не ждал никто.

Шумилов открыл было рот для нового наводящего вопроса, но Борщёва и без того объяснила смысл сказанного:

— Не желаю участвовать в этом фарсе. Кузнецовы сейчас изображают вселенскую скорбь… так что, пускай без нас…

— А кто назначен душеприказчиком покойного? Вы уж простите, что спрашиваю, но, поверьте, это не только из банального житейского любопытства.

— Никакого особенного секрета здесь нет, — сказала она устало. — Я просто-напросто не знаю. Думаю, старший брат Кузьмы, Егор Фёдорович, тот, что был на кладбище и первую горсть земли в могилу бросил. Мы ведь с Кузьмой в последние годы почти не общались, только «здравствуйте» и «до свидания». Теперь вот узнаю, что, оказывается, есть завещание, и завтра в конторе нотариуса Савицкого состоится его открытие. Я извещена запиской.

— А во сколько это произойдёт?

— Меня пригласили к одиннадцати часам утра. Контора нотариуса в Литейной части.

— Дочка покойного живёт у вас?

— И уже давно, практически с первого дня, когда про Кузьму стало известно.

— Что ж, вам и быть опекуном. Миссия и почётная, и ответственная. Агнесса Яковлевна, могу я вас спросить о покойном Кузнецове? Кузьма Фёдорович был плохим отцом?

— Знаете, — Агнесса Яковлевна опустила глаза, — о покойниках как говорится, либо хорошо, либо ничего. Так что я лучше помолчу.

Она действительно замолчала, видимо, не решаясь пускаться в какие бы то ни было откровения с посторонним человеком. Шумилов, видя, что молчание может затянуться, заговорил первым:

— Видите ли, в убийстве Кузьмы Федоровича сейчас обвинён человека. Причём, обвинён ложно, напрасно, я бы даже сказал облыжно. Я знаю сие абсолютно точно. Но помочь ему и тем более докопаться до истины можно только поняв, кто мог желать зла Кузнецову. Иными словами, только узнав неприглядные подробности его жизни.

Заинтригованный взгляд Борщёвой опять выдал её мысли до того, как она заговорила:

— Вы, что же, помогаете оправдаться арестованному?

— Именно.

— Вы, стало быть, ещё и присяжный поверенный?

— Нет, я не присяжный поверенный. Я просто тот человек, который может помочь арестанту.

Взгляд женщины выражал напряжённый мыслительный процесс, что протекал в её голове. Она явно пыталась осмыслить услышанное, но терялась в неизвестных ей связях.

— Вы поэтому и на кладбище появились? — наконец, спросила Борщёва.

— Именно поэтому.

— Немного нечестно с вашей стороны…

— Я искренне отвечаю на ваши вопросы. Что же здесь нечестного? — удивился Шумилов.

— Ну, — женщина запнулась, но Алексей уже был уверен в том, что она согласится ответить на его вопросы, — может быть, высшая справедливость как раз в том и состоит, чтобы шельмеца назвать шельмецом именно после смерти… Да, Кузьма Фёдорович был не только неважным отцом, но и вообще малопорядочным человеком. У них это семейное — братец его, которого вы на похоронах видели, тот тоже свою жену во гроб вогнал.

— То есть, вы полагаете, что Кузьма Фёдорович повинен в смерти вашей сестры?

— В известной степени. Знаете, когда мужчина невоздержан и в угоду своей похоти обрекает жену на мучения, подчас с риском для жизни, — этому, по-моему, нет прощения. После рождения Машеньки доктора предупредили Янину, что следующая беременность может её убить. Так оно и случилось. Можно подумать, ему мало было приключений на стороне. Вам, мужчинам, трудно понять… ну, а когда сестра умерла, я предложила ему отдать Машеньку в нашу семью. У меня трое своих детей, и Машеньке было бы у нас всяко лучше, чем с таким отцом, который ею всегда мало интересовался. Но он заартачился. Полагаю даже, что моё предложение его задело. Маша осталась с ним, а я часто её навещала, раза по три в неделю. Он нанял для Маши гувернантку, молодую девушку, скромную, воспитанную, образованную, из разночинной семьи. Машенька к ней очень привязалась, а дети ведь всегда чувствуют, кто к ним добр. Она и жила там же с ними, в квартире. И вот я стала замечать, что как будто что-то между нею и Кузьмой Фёдоровичем есть, вроде как симпатия взаимная.

— А как звали девицу?

— Карпухина Варвара, Варвара Игнатьевна. Но я вида не подала, что заметила, в конце концов, не моё это дело. Янину ведь не вернёшь, а они люди свободные. Она девица очень приличная, благонравная, не вертихвостка. А то, что бесприданница — так что ж? Он-то тоже не подарок: старшее её более чем вдвое, лысина, ребёнок на руках. Опять же к Машеньке она со всей душой. Знаете, Алексей Иванович, нет на свете несчастнее тех детей, которые со злой мачехой растут. Я даже молилась тайком, чтоб у них сладилось. И вдруг через год примерно Варвара Игнатьевна пропала. Прихожу как-то раз — Машенька вся в слезах, прислуга её успокоить не может. Оказывается, Кузьма Фёдорович гувернантку рассчитал, говорит, новую возьму. Удивилась я, но допытываться не стала. Машеньку только было жаль — тосковала очень, плакала. А через пару недель эта самая Варвара Игнатьевна пришла ко мне домой. Плакала, жаловалась на Кузьму Фёдоровича. Оказывается, он её совратил, обещал жениться. А как узнал, что ей предстоит родить — от него ведь, шельмеца! — немедля дал расчет и десять рублей денег. Каково? Живи, как хочешь. И она оказалась безо всякой поддержки: на новое место не устроиться, жить не на что, впереди — бесчестье и позор. Я была страшно возмущена. Конечно, её доля вины тут тоже есть, что не соблюла себя, но… Уж коли ты вторгаешься в чужую жизнь, то должен отвечать за все последствия! Не по Божески так себя с людьми вести, не по-человечески! Тем более речь идет о совсем молодой и, в общем-то беззащитной особе, за которую и постоять-то некому.