Юрий Тубольцев - Тиберий

Сенаторы старших рангов и магистраты, на которых лежала ответственность за все постановления Курии, поддержали призыв Рустика к умеренности. В это время здание сената окружили толпы народа с портретами Агриппины и Нерона в руках. Простой люд оказался изобретательнее изощренных аристократов и придумал дипломатичный ход. "Письмо подложное! — кричал плебс. — Родственников принцепса хотят погубить против его воли!" В хоре подобных возгласов время от времени раздавались лозунги в поношение Сеяна, о Тиберии ничего плохого сказано не было.

При такой активности масс сенаторы посчитали за благо последовать народной воле. Никакого решения по письму принцепса принято не было, и все почувствовали облегчение, хотя и понимали, что затишье продлится недолго.

Через несколько дней Сеян говорил принцепсу:

— Чернь не выходит на массовый митинг сама по себе и не действует столь осмотрительно и тонко.

Тиберий угрюмо молчал, опустив голову.

— Как быстро плебс узнал о письме! Как скоро собрался в огромном числе! — продолжал префект. — И тут же у простолюдинов оказались под рукой изображения их вдохновителей! Разве все это не свидетельствует о спланированности акции? А разве толпа способна быть настолько хитрой, чтобы не раздражать сенат и магистратов нападками на тебя, Цезарь, а направить свой удар якобы в сторону, на меня? О, они, эти закулисные организаторы, хорошо все продумали. Целясь в меня, они будто бы не посягают на государственный строй, но при этом отлично понимают, что мы с тобою не разделимы. Я не существую сам по себе, я только выражаю и реализую твою волю, император! Ведь, так?

Тиберий встрепенулся и испуганно посмотрел на Сеяна.

— Ну, так, — недовольно произнес он.

— Заметь, Цезарь, их лозунги по сути носили политический, а не частный характер, хотя и связывались только с моим именем. При этом звучали ссылки на сенатские решения. На деле была заявлена их политическая программа. И это неспроста! Вспомни, как отчужденно повела себя Курия, когда честный Мессалин предпринял попытку атаковать теневые силы.

— Теневые силы? Хорошо сказал, — заметил Тиберий, поеживаясь. — Вели рабу принести еще пяток светильников, чтобы хотя бы здесь, у нас, осталось поменьше тени.

Сеян смутился, но быстро овладел собою и громко расхохотался, демонстрируя одобрение шутки принцепса. Тем не менее, приказ был исполнен, и в комнате стало заметно светлее. И тогда Тиберию подумалось, что Сеян, возможно, сгущает краски в своих трактовках событий. Однако тот продолжал:

— Но в открытую они не посмели восстать против воли принцепса, и поначалу их оппозиция была пассивной. А в тот момент, когда понадобилось внести перелом, как раз и грянула народная стихия. Вот так совпадение!

— Да, ты прав, Луций. Полностью прав…

— Все было у этой толпы, кроме оружия. Осталось только взять мечи и копья! Все прочее у них есть: предводители, подготовленные сенатские постановления и знамена, в качестве которых используются портреты Агриппины и Нерона!

Речь Сеяна выглядела убедительной, но Тиберия в силу медлитель-ного нрава томили сомнения. Поэтому он потребовал от Сеяна дополнительных разъяснений. Их разговор продолжался еще долго.

А в Риме народ праздновал свою победу над тираном и заодно готовился к новым битвам. Версия о неподлинности письма была красивой, но маловероятной, поэтому нашли распространение мнения, будто послание тирана в свое время перехватила Августа и держала его у себя. Это предположение вписывалось в гипотезу о благотворном влиянии матери на жестокого сына. Пропагандистская линия на роль Августы как сдерживающего фактора для агрессии принцепса была направлена на раскол в стане приверженцев семьи Цезарей, а кроме того, предвещала страшные бедствия в скором будущем. Таким образом римлянам внушалась мысль о необходимости противодействовать политике принцепса.

В то время как оппозиция стремилась изолировать Тиберия, отделить от него сторонников Сеяна, а потом и Августы, сам принцепс тоже вознамерился внести разлад в ряды врага. Он решил напасть на одного Нерона, оставив в покое Агриппину. Его расчет заключался в том, что мать при виде травли сына сполна обнаружит свой вздорный нрав и пойдет на противоправные действия. Тогда все будет выглядеть так, будто Нерон подвергся наказанию исключительно за безнравственность, как прежде это происходило с родственницами Августа, а в ответ Агриппина развязала настоящий мятеж и тем самым вынесла себе приговор.

Однако политическая атмосфера в Риме была столь накалена, что тонких намеков принцепса никто не заметил, и тому пришлось ринуться в открытый бой. Он отправил в сенат грозное послание, в котором упрекал высший совет за попустительство недругам, позволившее им оскорбить честь принцепса, Рустика называл предателем и требовал предоставить решение поднятого вопроса его собственному усмотрению.

Теперь уже сенаторы не посмели сопротивляться и вынесли постановление, поощряющее правителя в его непримиримости к пороку. Несмотря на кажущееся подчинение воле принцепса, сенат все-таки добился своего: Тиберию не удалось расправиться с Нероном чужими руками и пришлось взять ответственность на себя.

Тиберий пытался предстать обществу в образе Августа, изгоняющего свою дочь за аморальное поведение. Но ему надо было продлить этот фарс, чтобы спровоцировать Агриппину к открытому противодействию. Поэтому он излишне долго громил в своих письмах в Рим разнузданное, позорное поведение Нерона. За примерами порочности далеко ходить не требовалось. Само время превращало людей в жадных похотливых животных, и чем выше был общественный статус того или иного лица, тем грязнее оказывалась его жизнь. Так бывает всегда, когда целью становится не созидание, а потребление.

Нерона судьба занесла слишком высоко, и он не мог избежать головокружения. Трудно предположить, будто он устоял против соблазнов своей эпохи, не предался увеселениям "золотой" молодежи и не усугубил эти "развлечения" возможностями, предоставляемыми его высоким положением. А ведь рядом с ним находился Друз, соперник в притязаниях на наследство, ненавидевший старшего брата прямо пропорционально размерам этого необъятного наследства. Естественно, Друз всячески способствовал популяризации застольных и постельных побед и поражений Нерона. То есть при взгляде со стороны казалось, что Тиберий, как блюститель общественных и семейных нравов, имеет вполне достаточные основания для осуждения внука.

Видя, как ненавистный старик преследует ее сына, слыша, как сквернословит по адресу Нерона поддавшаяся шумихе толпа, Агриппина, забыв об осторожности, бросилась спасать дорогое чадо. А чадо действительно было дорогое, так как вот-вот должно было сделать свою мать императрицей. Безутешная мать взывала к впечатлительному плебсу, обращалась к сенаторам, строила козни через подружек, приходила в храмы, молила жрецов и припадала к алтарям. Лишь одного действия она не могла предпринять, именно того, которое спасло бы ее сына. Агриппина не имела возможности попросить пощады у самого принцепса.