Юрий Тубольцев - Тиберий

Вот тут и проявились преимущества, которые давало Тиберию удаление на остров, куда был заказан путь всем, кроме кучки доверенных соратников и слуг. Если бы Агриппина застала Тиберия в палатинском дворце и пала к его стопам, он вряд ли сумел бы ей отказать там, совсем рядом с многолюдным форумом. Но пошла бы Агриппина на такой шаг, ведь она люто ненавидела Тиберия и считала его убийцей своего мужа? Женская логика в этом вопросе была проста: если бы не существовало на свете Тиберия, то Германик не поехал бы на Восток, а правил бы в Риме и был бы жив — значит, во всем виноват Тиберий. Однако судьба не поставила Агриппину перед сложным моральным выбором: доступа на остров у нее не было. Поэтому всю свою энергию она выплеснула на Рим.

Вначале Агриппина просила, потом принялась угрожать, а в конце концов стала призывать. Она повсюду метала проклятья жестокому принцепсу, стращала людей пророчеством кровавого разгула. "Лишь влияние Августы и мое противодействие препятствовали тирану показать свое гнусное нутро всему народу римскому! — заявляла она. — Потому он преследовал судом моих друзей и подруг, потому пытался отравить меня. Но, разделавшись со мною и моим Нероном, он возьмется за всех вас! Если до сих пор преступления и казни шествовали по Риму вереницей, то скоро они обрушатся на город лавиной, и Тибр выйдет из берегов от притока римской крови! Опомнитесь, люди, пока не поздно, пока у вас еще есть я, есть Нерон! Заступитесь за нас, и потом мы спасем вас!"

Страшные пророчества Агриппины в отношении Тиберия сбылись в скором будущем, но вот предположить, каким спасителем на троне окажется ее сын, невозможно было даже в самые страшные дни правления Тиберия.

Естественно, поведение Агриппины не вписывалось в рамки верноподданной гражданки благоустроенного государства. Но принцепс не торопил события и продолжал играть с ней в "кошки-мышки". Он выносил ей одно порицание за другим, стыдя ее перед сенатом и народом. "Божественный Август первым обратил свой гнев на единственную дочь, когда ее поведение перестало соответствовать чести славной фамилии, — писал Тиберий, — а Агриппина выгораживает своего сына, потакая ему в позорном пороке. Теперь становится понятным, почему этот юноша пал так низко. Если бы мать была с ним строга, как подобает римской матроне, он теперь являлся бы украшением народа римского и служил бы мне, старику, изнуренному трудами на благо государства, отрадой и надеждой. Но Агриппина не видит собственной вины, потому что ее ослепил гнев. Не задумываясь над вопросом, кто на самом деле погубил Нерона, она на всех римских перекрестках проклинает меня. По ней выходит, будто в том, что солдат лишился ноги, повинен не враг, пронзивший ее отравленной стрелой, а лекарь, отрезавший омертвевшую конечность. При этом она забывает, что моя потеря ничуть не меньше, чем ее, ведь Нерон мне внук и, кроме того, наследник моего дела. Она передала ему только свою кровь, а я намеревался доверить целое государство!"

Сеян тоже не бездействовал. Он пустил слух о том, что подбирает кандидатов в магистраты на несколько лет вперед, и по указанию принцепса готовит новые назначения в провинциях и войсках. Многих сенаторов, особенно из числа молодых и перспективных, полученные сведения моментально сделали горячими приверженцами политики Тиберия и врагами Агриппины. Не забыл префект и о простых людях. В массы были запущены агитаторы, которые хорошо оплаченным красноречием связали имена Агриппины и Нерона с названиями всех существующих и вымышленных пороков.

Когда опальные мать и сын были, наконец, арестованы, никто не удивился. Казалось странным, что это не произошло раньше. Агриппина к тому моменту дошла до такой степени озлобленности, что даже вступила в драку с преторианцами славного Сеяна, пришедшими ее схватить. Однако солдаты победили, а центурион в борьбе выбил внучке Августа глаз. Этот эпизод дал повод заковать арестованных в цепи и транспортировать их в зашитых носилках, как злостных преступников.

Сенат помог Тиберию добиться в отношении Нерона и Агриппины всего, чего он хотел, и вскоре сын и мать отправились в ссылку на острова.

Плебс с коровьим равнодушием смотрел, как осуществляется расправа с его недавними любимцами. Но, когда непоправимое свершилось, народ вдруг очнулся от приступа апатии. Снова над форумом стали раздаваться сетования на горестную судьбу Рима и проклятья в адрес свирепого тирана и его палача — префекта преторианцев.

Оказавшись в заточении, Агриппина в знак протеста объявила, что уморит себя голодом. Тогда Тиберий распорядился насильно открывать ей рот и вталкивать пищу. Стражникам не сразу удалось исполнить повеление правителя, поначалу они не могли совладать с челюстями сильной женщины и получили немало боевых ран от ее зубов. Наконец один из них догадался зажать ей нос. Задохнувшись, она открыла рот и получила пшеничную лепешку. Так Агриппина продолжала жить.

Изолировав зачинщиков смуты, принцепс, увы, не обрел покоя. Сеян принес ему сведения, вызвавшие новые огорчения.

Начал префект издалека, он поведал о своем воспоминании из детства. "На вилле у дядьки я наблюдал за жизнью землероек, — загадочным тоном заговорил он. — Во многом поучительное зрелище. Я расскажу только об одной стороне их поведения. В той кроличьей колонии был самец-лидер. Он казался самым сильным и агрессивным. Прочие самцы заискивали перед ним, прижимали уши и подобо-страстно нюхали его под хвост, а он мог в прыжке безнаказанно обрызгать любого из них. Это был истинный герой, особый и неповторимый, как раз такой, каких любит чернь. А все другие выглядели просто зверьками иной, низшей породы. Но, что ты думаешь, Цезарь, когда он умер, его место в тот же день занял другой! Причем этот новый лидер раньше не выступал ни вторым, ни третьим, он был просто серым, как его шерсть. Теперь же преемник ни в чем не уступал прежнему герою".

— Ты хочешь сказать, что с твоею смертью найдется кролик, способный тебя заменить? — мрачно пошутил Тиберий, не довольный развязным, как ему показалось, поведением префекта.

Сеян едва не проглотил язык, зрачки его глаз в напряжении сжались чуть ли не до точек, но лицо не дрогнуло.

— Конечно, — сказал он ровным тоном. — Незаменим у нас только один ты, Цезарь. На смену людям приходят другие люди, а боги уникальны.

— Прости, Луций, у меня это семейное: мы всегда стремимся сострить позлее. Но здесь дело не только в желании покрасоваться шуткой. Увы, обладаю я даром провидения, и сдается мне, Луций Элий, что твоя жизнь не будет долгой.

Сеян окаменел, но ничто в его облике, кроме зрачков, не выдавало волнения.

— Впрочем, надеюсь, что в любом случае я не увижу твоей кончины, — задумчиво продолжал Тиберий, — пусть моя судьба будет ко мне милостива хотя бы в том, чтобы избавить меня от участи стать свидетелем смерти единственного друга.