Кондратий Татаришвили - Мамлюк

Княжич побагровел от гнева. Он хорошо понимал смысл притчей священника Маркоза. Дело в том, что отец Александра — князь Георгий — сам занимался куплей и продажей невольников. Каждый мелкий работорговец, будь он гуриец, имеретин или мегрел, находил в доме князя Чоришвили приют и убежище. Князь Георгий был весьма влиятельным человеком, и потребовать у него какого-либо отчета или ворваться к нему в дом не дерзнул бы не только простой человек, но и сам Гуриели. Князь Чоришвили был хорошо знаком с турецким пашой, захватившим Потийскую крепость, а также с состоятельными торговцами-османами. Они считались с князем Георгием и ценили его. Князь был весьма оборотистым в купле и продаже невольников и наживал таким путем огромные деньги.

Немало неприятных разговоров было из-за этого у отца Маркоза с князем Георгием. Но сколько ни поучал священник князя, сколько ни умолял и ни просил его покончить с таким позорным занятием, он ничего не мог добиться. Князь же ненавидел Маркоза, хотел порвать с ним всякие отношения и даже не пускать его в дом, однако не решался на это, так как княгиня Родам глубоко уважала своего духовника и ни за что не соглашалась заменить его другим священником. Князь Георгий в глубине души, безусловно, признавал достоинства отца Маркоза и, хотя ему был неприятен этот постоянно обличавший его человек, он все же предпочитал его какому-либо другому, рабски угодливому попу. «Пусть болтает сколько угодно. Что мне до этого? — думал князь. — Я буду поступать так, как хочу».

Но когда отца Маркоза взял под свое покровительство сам царь Соломон, обстоятельства резко изменились: священник стал опасен для торговцев невольниками. Теперь он мог использовать возмущение своих сторонников, которых среди простого народа у него было много, или просить помощи у царя. Тот, конечно, поддержал бы отца Маркоза и сурово наказал бы изобличенных в работорговле. Священник до сих пор ограничивался поучениями и притчами, но он мог прибегнуть и к другим средствам воздействия и причинить князю Георгию большие неприятности. Поэтому за последнее время князь начал обходиться с ним ласково и даже с некоторым почтением. Вместе с тем он клялся отцу Маркозу, что теперь совершенно отказался от работорговли. Отчасти это была правда: открыто никто уже не решался привозить в дом князя невольников.

В другое время князь Александр, вероятно, иначе ответил бы на выпады священника, но сейчас он предпочел смолчать, и только косые взгляды выдавали его недовольство. Отец Маркоз прекрасно понимал, что сказанное им не по душе князю, но, словно не замечая этого, продолжал:

— Знай, княжич, что мы воспрянем и восторжествуем. Добро осилит зло, но мстить мы не будем. Христианской добродетели не подобает мщение. Что было, то не повторится, сын мой, — уже откровенно заявил священник, — и не будем об этом поминать. Попросим у милосердного бога прощения и станем на новый путь. Тогда увидишь, что и небо будет вовремя посылать дождь, и земля в изобилии давать плоды; истина и добродетель воцарятся среди людей.

— Дай бог, дай бог! — повторил князь. Но было заметно, что пожелание это неискренне.

— Пора образумиться и слова претворить в дело, — поучительно произнес отец Маркоз, но не закончил своей фразы. Вздрогнув, он начал присматриваться к чему-то происходившему во дворе.

А по двору в это время проходил коренастый чернобородый человек. Голова его была закутана башлыком, сзади за поясом торчал пистолет. Незнакомец направился в конюшню. Опытному глазу священника он показался подозрительным.

— Откуда этот человек? Кто он? — спросил отец Маркоз.

Князь Александр, посмотрев в указанную сторону, побледнел, но постарался не выдать своего волнения.

— Это наш родственник.

— Видно, не здешний.

— Да. Он из Одиши, — ответил князь после небольшой паузы.

— А-а… вот как, — многозначительно произнес священник и, сурово взглянув на князя, добавил: —По лицу вижу, что недобрый это человек.

— Мать уже проснулась, отче, — почти заискивающе сказал князь, быстро встал и вошел в дом; Александру больше ничего не оставалось делать, — он не мог дольше выдержать гневный взгляд священника.

«Ну, теперь мне понятно, что тут затевается! — подумал священник и решительно провел рукой по белой бороде. — Неужели опять приволокли какого-нибудь несчастного? Ничего… сейчас увижу княгиню — все выясню. И пусть отсохнет рука отца Маркоза, если он причастит супругу князя, прежде чем узнает, что здесь делается. Княжич меня никогда не любил, не зря он сын своего отца; но сегодня я прочитал на его лице не только ненависть, но и полную растерянность. Господи, будь мне опорой и защитой, укрепи мой дух!» — молился про себя священник. В это время из кухни до него донеслись голоса.

— Ой-ой, безбожники, изверги! — причитала старая няня. — О, грех-то какой… Где же их сердце?!.

Несколько женщин говорили одновременно. До кухни было довольно далеко, и отец Маркоз расслышал лишь отдельные слова няни. Но и этого было достаточно: он понял, что в доме происходит нечто таинственное, связанное с появлением чернобородого мегрела.

«Неужели князь, поклявшись мне, что он давно не занимается такими делами, опять взялся за свое?.. — с гневом подумал священник. — Но ничего, расплаты ждать недолго: близится судный день!».

Княгиня проснулась, Александра нигде не было видно. Служанка пригласила священника в покои, и он вошел в дом.

Комната, в которой лежала княгиня, была невелика. Маленькое окно скудно освещало ее. У стены на тахте, под шелковым одеялом, лежала княгиня Родам. Перед тахтой был разостлан дорогой стамбульский ковер. У ложа больной на высоком треножнике лежал молитвенник, напечатанный гражданским шрифтом, и стоял маленький серебряный подсвечник с самодельной восковой свечой. Около больной никого не было.

Войдя в комнату, отец Маркоз прочитал краткую молитву и неторопливо приветствовал больную.

— Иагундиса, — слабым голосом позвала княгиня, — подай пастырю стул.

Священник сел, оглядел комнату, взглянул на молитвенник и участливо спросил больную:

— Что с тобой, госпожа? Меня очень беспокоит твоя болезнь. Молю всеблагую богородицу о твоем исцелении.

— Благодарю, отец. Я почувствовала себя очень плохо, и пришлось побеспокоить тебя. Кто знает, жизнь и смерть — дело одной минуты, — тихо проговорила Родам.

Отец Маркоз с сочувствием посмотрел на больную и ласково ответил:

— Так, так, княгиня. Я рад, что в трудные минуты ты обращаешься к богу. «Воззови ко мне, и я услышу голос твой!» — сказал господь. Не сомневаюсь, что бог услышит и тебя, если ты искренне обратишься к нему.

— Я чувствую себя очень слабо, отче.