Кондратий Татаришвили - Мамлюк

— Ну и жизнь!.. Если даже эффенди жалуется!.. — вмешался рябой осман средних лет. — Он один везет больше всех нас, вместе взятых, и к тому же, Ибрагим, у него отборный товар: две-три такие девушки, что, клянусь исламом, сам падишах от них не откажется!

— Эх, до чего я дожил! Завидуют, что у меня каких-нибудь пятьдесят невольников, — степенно произнес старый Али-Юсуп. — А спроси владельца корабля, сколько пленных я возил раньше на этом судне из Гюрджистана в Стамбул… Клянусь, немало моих девушек украшало даже гарем падишаха, а о пашах и визирях я к не говорю! Они радовались моему возвращению в Стамбул, как правоверные — празднику Али. И как дешево мы тогда покупали невольников. Сейчас нас снабжает только потийский паша, а в те дни кто только не торговал пленными: князь, дворянин, рядовой гюрджи [17] Гюрджи (тюркск.) — грузин. … Клянусь кораном… как его там зовут… ихнего главного муллу над муллами с огромной высокой шапкой… Кажется, его зовут чкондидели… Я поднес ему как-то янтарные четки, и он одарил меня одной девушкой и двумя юношами. Какая была дешевизна, аллах, аллах!.. А разве ты, Зайдол, не помнишь? — повернулся Али-Юсуп к рябому. — Однажды мы везли столько невольников, что расплачивались ими вместо мелкой монеты в караван-сараях Трапезунда, Самсуна и даже самого Стамбула. А теперь? Разве это торговля? Ничего, кроме расходов, она не дает! Продам этих пленных и перестану заниматься таким убыточным делом.

— Тебе, конечно, легко отказаться, проживешь и так, по милости пророка. А вот нам что делать? — сетовал Ибрагим.

— Эх, где оно, доброе старое время?! — с грустью произнес Зайдол. Если бы еще хоть годика два таких, как вспоминает эффенди! Больше я бы не хотел. Разгневался на нас аллах, и сразу все пошло прахом!

— И действительно, кто в этом виноват, правоверные? — спросил, откинувшись на подушку, седой осман с желтыми зубами. — Почему так захирела торговля?. Еще в прошлом году столько привозили невольников, что ими был полон стамбульский рынок. Будто назло мне все переменилось: как только я поехал покупать пленных, товар сразу подорожал.

— Не будь другой причины, с этим бы мы легко справились. Печально то, что истинную причину устранить не так-то просто! — сокрушенно закончил Али-Юсуп.

— Это имеретинский царь Соломон портит наши дела. Он для нас хуже чумы, этот гяур [18] Гяур (тюркск.) — иноверец, немусульманин. , — ворчал Зайдол.

— Аллах, аллах, — качали головой османы, — сократи неверному дни.

— Потийский паша при одном упоминании о Соломоне то бледнеет, то краснеет. Только двумя-тремя крепостями владеют сейчас правоверные в Гюрджистане…

— В позапрошлом году этот висельник Соломон опозорил наше воинство, нанес нам жестокое поражение. После этого и вздорожали пленные, — с горечью произнес Али-Юсуп.

— Ой-ой-ой! — стонали османы.

— А какой шайтан попутал этого Дадиани — одишского владетеля? Он ведь был нашим другом: не только не мешал нам покупать невольников, но даже помогал! — вмешался в разговор рябой осман.

— Этот проклятый сделался теперь союзником Соломона, и все, что тот ему прикажет…

— Не союзником, а покорным рабом, — прервал говорившего Али-эффенди. — Теперь царь Соломон владеет всем Западным Гюрджистаном. И пока его не разобьют, плохи будут наши дела!

— Горе нам, горе! Аллах, аллах! — сокрушенно качали головой османы.

— Нет, погодите! Хотите знать правду? Тут есть и другая причина. Тыл проклятого царя Соломона укреплен Восточным Гюрджистаном. Там сейчас царствуем Ираклий. А он разгромил отряды лезгин и кизилбашей, обложил данью Гянджу и Ереван и совсем запретил работорговлю… Если так будет продолжаться, он, — да не попустит аллах! — не постесняется выступить и против самого падишаха!

— Аллах не допустит этого, аллах не допустит! — шумели османы.

— Нет ничего удивительного, что теперь мы привозим меньше невольников! Но возблагодарим аллаха и за то, что имеем! — заключил осман с желтыми зубами.

— Да благословит защитник правоверных тех немногих князей, которые, несмотря на опасности, все еще ухитряются торговать с нами. Оказывается, этот гяур Соломон хватает и ослепляет каждого, кого заподозрит в торговле невольниками. Однако эти молодцы все же рискуют собой и доставляют изредка пленных потийскому паше, а тот уж перепродает их нам, — сказал рябой.

— Да благословит этих князей аллах! Да благословит аллах! Непонятно только, почему они не хотят стать правоверными? — удивлялся осман с желтыми зубами.

— Э-эх! Да продлит аллах дни потийскому паше, хоть он и берет за невольников изрядно! Теперь и нам в Стамбуле придется брать подороже за товар. Если мы будем уступать пленных задаром, какой смысл торговать?.. Это все равно, что дрессировать осла — заявил Ибрагим.

— Будь что будет, правоверные, — утешал всех Али-Юсуп. — Великий пророк не забудет нас, произойдут большие перемены, и опять вернутся старые добрые времена. К нашему счастью, гюрджи вовсе не любители соблюдать порядок и не особенно дружны… Вот уже сорок лет, как я занимаюсь торговлей невольниками, и одно поражает меня, клянусь аллахом! Подумайте, сколько пленных мы вывезли из Гюрджистана, сколько мужчин погибло в междоусобных войнах, сколько полегло в боях… и все еще не перевелись проклятые гюрджи!

— Разве можно совершенно уничтожить гяуров? Они размножаются, как сорняки, — заметил осман с желтыми зубами.

— Что ты болтаешь?! Аллах все разумеет лучше нас, — ответил Ибрагим. — Если гяуры будут уничтожены, у кого мы станем покупать рабов?..

— Помните, правоверные: поручите ваши дела пророку, и он направит их как надо, — сказал Али-Юсуп. — Я же свои дела давно препоручил ему…

— Воистину, воистину! — подтвердили все.

— Теперь я хочу вздремнуть немного. Ночью мне плохо спалось. Алмасхан, — обратился он к одному из собеседников, — как брата, прошу тебя, иди погляди, как там невольники? Накорми мальчика, подаренного мне пашой. Боюсь, изведется он совсем. Все ревет, проклятый! Если бы он успокоился, то вошел бы в тело, похорошел, и я сумел бы его выгодно продать. Не сомневаюсь, что его охотно приобретут египетские мамлюки. Это — мускулистый, крепкий и вместе с тем живой и ловкий мальчишка. Глаза у него сверкают, как у сокола. Паша рассказал мне, что мальчик чуть не сбежал из крепости.

— Продай его в евнухи, эффенди, выручишь немало, — посоветовал осман с желтыми зубами.

— Ну, скажешь тоже! Зачем в евнухи? У мальчика лицо настоящего воина-мамлюка. Я состарился, занимаясь работорговлей, и хорошо знаю, кого где выгодно сбыть с рук, — ответил Али-Юсуп и положил подушку под голову, собираясь вздремнуть.

Наступило молчание. Одни пили кофе, другие дымили кальяном, третьи спали.