Владимир Голяховский - Крушение надежд

— Что — потолстела? А ему нравится! — И рассмеялась.

— Кому «ему», твоему поэту Доридо?

Римма закурила американскую сигарету, выпустила дым через ноздри:

— Нет, с ним мы разошлись быстро.

— Почему?

— Знаешь, есть любящие супруги, которые восхищены друг другом, как бы играют во взаимное восхищение. Мы с самого начала были не такими. У нас было взаимное недоверие. Характеры у обоих слишком свободные: он лез на всех баб, своих поклонниц, ну, а я не отставала и ложилась под мужиков, своих поклонников. Ребенком мы не обзавелись.

— Ты не хотела?

— Пять абортов от шести мужиков.

— Риммка, да ты что!

— Да-да, пять абортов. А какой от кого — сама не знаю, — Римма хохотнула. — После развода два года гуляла свободная, тогда уж я дала себе волю. Теперь живу с другим, оформляем брак.

— Кто этот другой?

— Тоже писатель, на двадцать лет старше. Знаменитый и богатый. — Римма выставила руку и показала толстый золотой браслет с брильянтами. — Его подарок. Был уже женат раз пять, снова хочет. Мы живем в соседнем с тобой доме. А еще у него есть дом в Тамбовской области, где он депутат. Там есть даже лошадь. Я научилась ездить верхом. Не то чтобы я очень стремлюсь снова замуж, но упускать случай не хочу.

— Ты работаешь?

— Да, в литфондовской поликлинике, рядом. Там-то и нового муженька подцепила. Знаешь, чем я занимаюсь в поликлинике? Аурикулотерапией.

— Что это такое? Я никогда не слышала.

— Это какой-то древнеиндийский или китайский метод лечения всего на свете через ушную раковину.

Лиля даже рассмеялась:

— Через ушную раковину? Как это?

Римма, посмеиваясь, объяснила:

— На ушные раковины якобы проецируется каждая часть тела. Один наш доктор, Изя Шон, раздобыл древнюю схему-карту, в каком участке раковины ноги, руки, голова, грудь. Он повесил в кабинете это древнее изображение уха с проекциями частей тела. Приходит пациентка, какая-нибудь очередная «жопис», и жалуется на боли в ноге, руке, животе. Тогда он показывает ей эту схему, уверяет, что это древнейший и самый верный метод. Она в восхищении: «Ах, как это интересно!» Я ассистентка Шона, прикладываю слабые электроды по схеме к ее уху и держу ток по пятнадцать — двадцать минут.

— И помогает?

Римма звонко рассмеялась:

— В том-то и дело, что помогает. Не лечение, а смех.

— Трудно поверить.

— Я и сама не верю. Но надо знать наших избалованных пациенток. Они приходят в поликлинику от скуки, жалуются на что-нибудь: «Ах, я так измучилась, ах, я так страдаю!..» Ну, Шон им лапшу на уши навешает, и они сидят дуры дурами под током, довольные, глядь — все как рукой сняло.

Лиля рассмеялась:

— Это похоже на шарлатанство.

— Шарлатанство и есть. Это только для изнеженных «жописей». Я даже спрашивала Изю, а где на ушной раковине проецируется жопа? Надо бы им туда побольше тока впустить.

Они вышли из кафе и пошли в сторону Тимирязевского леса.

— Ну, Лилька, а ты что собираешься делать?

— Надо мне устраиваться на работу. Не сидеть же мне на шее у старого отца.

— Хочешь, я поговорю в нашей поликлинике, чтобы тебя взяли? Замглавврача Женя Нечаев у меня в любовниках ходит. Я скажу, он тебя возьмет.

— Нет, Риммочка, после твоего рассказа — не хочу. А ты все такая же развратница.

— А что же? Пока молодая и еще была свободная, в этом деле нельзя останавливаться.

Лиля всегда помнила своего первого настоящего учителя, доктора Николая Дамье, детского хирурга. Она пошла в Тимирязевскую больницу, смущаясь, ведь шесть лет назад она обманула его: по его просьбе Лилю распределили к нему на работу, а она уехала в Албанию. Теперь она шла просить совета: что он порекомендует ей для работы?

Дамье принял ее сердечно, ни о чем не спрашивал, не упрекал.

— Николай Григорьевич, что бы вы могли мне посоветовать? Я работала терапевтом в русском посольстве, но иногда ассистировала на операциях.

— Значит, какой-то хирургический опыт был? У вас хорошие хирургические руки, нельзя, чтоб такие руки пропадали.

Лиля зарделась от похвалы:

— Опыт был очень небольшой. Но когда посольство закрыли, я вынуждена была просто бежать.

— У вас есть трудовая книжка или какие-нибудь документы о работе?

— В том то и дело, что никаких документов я не успела взять.

— Запросите их из Министерства иностранных дел. Достаньте документ, и я поговорю с моим знакомым в Боткинской больнице.

Лиля ушла от него окрыленная, но и расстроенная, думала: «Если сам Дамье так сказал, наверное, у меня действительно есть способности к хирургии… И на что я убила все эти годы?»

Три месяца она добивалась своей трудовой книжки. Советское посольство сбежало из Тираны так поспешно, что всех документов с собой взять не успели, и теперь Лилину трудовую книжку найти не могли. А запрашивать Албанию было бесполезно — там СССР объявили главным идейным врагом и никаких дел иметь не хотели. Наконец Лиля нашла бывшего главного врача, который теперь работал в специальной больнице Минздрава. Она умолила его написать справку, что работала врачом посольства.

Дамье прочел справку и написал рекомендательное письмо своему приятелю Моисею Рабиновичу в больницу имени Боткина: «Рекомендую вам свою бывшую ученицу. Она была очень способной, у нее от природы хорошие руки для хирургии. Я убежден, что из нее выйдет настоящий хирург».

Рабинович, полный добродушный еврей лет шестидесяти, был в больнице влиятельным лицом. Хотя он заведовал лишь отделом статистики, его влияние шло по другой линии — он был мужем (хоть и неофициальным) главврача Веры Сорокиной, депутата Верховного Совета.

Рабинович прочитал справку и письмо Дамье, внимательно посмотрел на Лилю:

— Так, значит, вы вернулись из Албании. Сочувствую. Дамье пишет, что вы прирожденный хирург, а его оценке можно верить. Хотите, я вам скажу? Мест у нас нет, но рекомендацию такого специалиста пропустить нельзя. Что ж, хотя вы и переросли, зачислим вас на стажировку по хирургии.

Лиля вышла от него радостная. Работать в такой прекрасной больнице, да еще хирургом! Хотя настроение дома все еще оставалось траурным, они с отцом решили отпраздновать ее поступление на работу, позвали только своих — Августу, Алешу, Сашу Фисатова. Нюша приготовила стол с традиционными салатами и «селедочкой по-еврейски», как делала Мария.

Когда подняли бокалы, Лиля сказала:

— Перед моим отъездом Алеша посвятил мне сказку «Бегемот-путешественник». Там в конце, когда бегемот возвращается домой, есть строчки: «Друзья, вы меня поймете, / Скучал о своем я болоте. / О дайте в него погрузиться, / Устал я от заграницы». Ты, Алеша, был прав, я скучала о своем болоте и теперь хочу погрузиться в него.