Владимир Голяховский - Крушение надежд

Она попросила Алешу принести ей том красивого издания стихов Пушкина и тысячу рублей в сотнях. Перед самой выпиской, на утреннем обходе, она протянула книгу доценту Панченкову:

— Роман Тихонович, спасибо вам огромное за операцию. Я хочу дать вам интересную книгу, почитайте на досуге.

Панченков взял книгу, быстро перелистал, увидел вложенные между страницами сторублевые банкноты, сосчитал и улыбнулся Августе:

— Стихи Пушкина я очень люблю, обязательно почитаю. Поправляйтесь.

Павел, стоявший неподалеку, подумал: «Вот в этом вся Авочка: благородство для нее превыше всего».

И вот счастливый конец переживаний и страданий! Алеша привез маму домой, Павел с Лилей сидели в машине сзади, настроение было веселое, смеялись, шутили.

Дома Алеша ловко откупорил бутылку шампанского, пробка полетела в потолок.

— Мама, за твое выздоровление, за твое здоровье!

Выпили по бокалу, Августа с Павлом переглянулись, теперь надо сказать об их решении его дочери и ее сыну. Начал Павел:

— Дети, спасибо, что вы сейчас с нами. Самое тяжелое — это доживать жизнь. А особенно тяжело одиноким людям. Но вы с нами, и мы этим счастливы. Только… Не удивляйтесь тому, что я скажу: мы с Авочкой решили соединить наши жизни. Мы любим друг друга, я сделал ей предложение, она согласна. — И Павел поцеловал ей руку.

Августа весело добавила:

— Если бы Павлик не сделал мне предложения, я бы сама предложила ему сойтись.

На минуту воцарилось молчание, растерянность как будто повисла в воздухе. Алеша и Лиля переживали новость. Первым отреагировал Алеша, возбужденно воскликнул:

— Так это прекрасно! Поздравляю вас!

Лиля посмотрела на него и подхватила, правда, с некоторой заминкой:

— Да, прекрасная новость! Я так рада за вас.

Августа облегченно улыбнулась:

— Спасибо вам, дети. Мы понимаем, что это неожиданно и вам надо к этому привыкнуть. Мы с Павликом стеснялись вам признаться.

— Мама, ведь это самая хорошая новость за долгое время, — сказал Алеша.

— Конечно, — это была уже Лиля, — мы с Алешкой видели, как вам было тяжело.

Алеша весело предложил:

— Еще шампанского за счастье супругов! — И поцеловал мать.

Немного запоздало Лиля тоже кинулась целовать обоих. Все радовались, никто не упоминал о Марии и Семене. Но присутствие их как будто чувствовалось в комнате.

Августа сказала:

— Мы с Павликом решили, что он переедет ко мне. Тебе, Лилечка, останется вся квартира. А мы постараемся тоже со временем переехать в ваш писательский кооператив, и чем скорей, тем лучше для всех нас.

Павел добавил:

— Мы зарегистрируем наш брак, но свадьбу решили не устраивать. Мы просто пригласим вас, Сашу Фисатова, Эмму Судоплатову и еще несколько человек в ресторан.

— Пригласите Моню, — посоветовал Алеша, — он знает все рестораны и всех директоров.

— Да, конечно, Моню тоже пригласим.

Когда Алеша с Лилей вышли на улицу, он спросил:

— Лилька, ты действительно рада за отца?

— А ты за мать?

— Я рад. Знаешь, есть такая истина: дети родителям не судьи. У них своя жизнь.

И вот впервые Павел с Августой остались одни как муж с женой. Они никогда не обнимались и не целовались, до сих пор у них не было такой возможности. Теперь такая возможность появилась. Павел подошел к ней, обнял:

— Авочка, неужели это правда?

— Да, Павлик, это правда, наша с тобой правда.

И они слились в долгом поцелуе. На мгновение каждому вспомнился тот давний первый поцелуй, ей — с Семеном, ему — с Марией. Но они были так полны друг другом, что воспоминание сразу улетучилось.

Наступило время ложиться в постель. Оба смущались: как это произойдет? Августу еще смущала повязка на месте операции. Они все оттягивали время, хотя было уже за полночь. Кто-то должен был проявить инициативу. Августа ждала, что Павел сделает это первым. А он только влюблено смотрел на нее, но никак не начинал действовать. Тогда она ушла в спальню, легла в постель и, прикрывая смехом свое смущение, позвала:

— А где же мой муж? Павлик, иди ко мне.

— Да-да, Авочка, я иду, я сейчас….

Ах, как это не просто двум пожилым людям, которые так хорошо знают друг друга десятки лет, вдруг заняться любовью! Высокий, большой Павел боялся лечь на Августу, сделать ей больно. Она шепнула:

— Хочешь меня? Я знаю, ты всегда хотел меня.

— Авочка, я никогда не думал…

— Я знаю лучше тебя, может, и не думал, а хотел. — Она сняла рубашку и потянула его к себе. — Посмотри, нравится тебе мое тело? Я ведь все еще женщина. Потрогай меня. — И сама провела его руку от единственной груди вниз по животу.

— Мне нравится, мне очень нравится. — Павел тяжело задышал и начал ее гладить.

— Тогда думай только о том, что мы хотим друг друга. Я очень, очень хочу тебя…

На регистрации брака были два свидетеля: со стороны жениха его дочь, со стороны невесты ее сын. Сотрудница загса записывала, приговаривая:

— Так, Августа Клычевская… вступает во второй брак… в первом была за Гинзбургом… во втором выходит за Берга… Так… Павел Берг… вступает во второй брак…

Покончив с формальностями, она по-деловому сухо предложила:

— Жених может поцеловать свою невесту.

Павел с Августой нежно поцеловались, а два свидетеля зааплодировали. Алеша, занятый важностью момента, был очень серьезен, а Лиля вдруг развеселилась, прыгала в восторге, как девочка, целовала молодых, потом подскочила и поцеловала Алешу. Потом все поехали в грузинский ресторан «Арагви» на Советской площади (нынешней Тверской), директором был, конечно, приятель Мони. Он и сам ждал их там. У входа молодых встретили приглашенные, аплодировали, обнимали. Первым к ним подбежал Саша Фисатов:

— Дядя Павел, тетя Авочка, я так рад за вас!

Застольем распоряжался Моня. Сначала он дал слово Алеше, который прочел стихи:

Вторая жена… Павел много раз одергивал себя на полуслове, чтобы не назвать ее Маша, Машуня… Пусть даже Августа давно и хорошо знакома, но ведь не была же она ему женой. Никогда Павел не думал, что ему достанется такая судьба — жить со второй женой. Да еще на старости лет.

Ко второй жене, даже сильно ее любя, надо снова привыкать. Павел знал многих мужчин, женатых по несколько раз. И никогда он не мог понять, как это они умудрятся привыкнуть друг к другу.

Чем вторая жена отличается от первой, с которой у тебя с молодых лет было так много связано? Каждый человек чем-то обязательно отличается от другого. Главной чертой Августы было ее врожденное благородство во всем: в поведении, движениях, манере держаться и разговаривать. В этом отражался ее аристократизм. Мария никогда не принадлежала к аристократической среде, она была просто чудесная женщина. Да и сам, какой он аристократ? Выходец из бедной еврейской семьи. И оба они так подходили и так привыкли друг к другу, что чувствовали себя единым организмом. Если бы каждый спросил другого: «Ты любишь меня?» — другой с удивлением ответил бы: «Люблю ли я тебя? Я и есть ты».