Владимир Голяховский - Крушение надежд

— Что вы хотите этим домом показать нашим людям?

— Хотим показать, как облегчить жизнь домохозяйке со средним достатком.

Хрущев откровенно усмехнулся:

— Вы это все специально сюда собрали в этот так называемый типичный дом, чтобы заставить нас поверить: вот как красиво живут американцы. Это ваш американский агитпункт.

— Нет, господин премьер-министр, мы не претендуем на то, чтобы изумлять русский народ. Это действительно рядовой дом рядовой американской семьи. Он стоит четырнадцать тысяч долларов.

Любитель приврать и похвастаться, Хрущев саркастически заметил:

— У нас есть крестьяне, которые тоже могут позволить себе потратить четырнадцать тысяч на дом.

Никсон добавил:

— Для тех, кто зарабатывает три доллара в час, такой дом продается в рассрочку, и можно платить по сто долларов в месяц.

— Не верю, и никто из наших людей вам не поверит. Скажите, как долго существует Америка?

— Сто пятьдесят лет.

— А мы существуем неполных сорок два года. Еще через семь лет мы будем на том же уровне, что и Америка. Когда мы вас догоним и будем перегонять, мы помашем вам ручкой! Если вы попросите, мы можем остановиться и сказать: «Пожалуйте за нами!» Проще говоря, если вы хотите капитализм — вы можете жить так. Это ваше дело, нас оно не касается.

Никсон миролюбиво предложил:

— Если вы планируете обогнать нас, это сделает жизнь лучше для обеих наших наций. В конце концов вы не знаете нас и вообще всего на свете.

— Советскому человеку весь этот буржуазный быт чужд, глупо строить коттедж для каждой семьи, когда можно возвести многоквартирный дом и обеспечить жильем сразу сотни людей. Ваши интересные вещи не необходимы для жизни. От них нет пользы, это все только штучки. Вы думаете, что русские будут ошарашены, увидев эти штучки? Наши новые, недавно построенные дома имеют все это оборудование.

Пораженный таким заявлением, Никсон хотел что-то возразить, но Хрущев размахивал руками и продолжал говорить взахлеб. Переводчик едва успевал переводить.

— Вы не знаете о коммунизме ничего, кроме страха перед ним. Я хочу, чтобы вы дали мне слово, что эта моя речь будет услышана американским народом.

Никсон откликнулся:

— И точно так же, все, что я здесь сказал, будет переведено и услышано всеми людьми в вашей стране?

— Договорились! — воскликнул Хрущев [72] «Кухонные дебаты» были опубликованы только в США, в СССР их, конечно, не напечатали. .

Дискуссия об эталонах жизненных стандартов при капитализме и при социализме перешла на более высокий уровень. Никсон упомянул о диктатуре в России. Но Хрущев немедленно возразил:

— Наши страны никогда не руководствовались диктатом. Диктат — это дурацкая политика.

Помня о диктатуре Сталина, которую сам Хрущев разоблачал на Двадцатом съезде, Никсон до того удивился, что даже не знал, чем парировать. А Хрущев продолжал:

— Раз уж мы подняли все эти вопросы, почему бы не продолжать обсуждать сейчас, пока люди слушают? Советский Союз догонит и перегонит Америку, и мы вообще покажем вам кузькину мать!

Переводчик от неожиданности растерялся и произнес неловкую фразу без упоминания матери Кузьмы. Никсон все-таки вставил:

— В нашем сенате вас обвинили бы во флибустьерстве. Вы говорите один и никому не даете вставить слова.

Хрущев усмехнулся:

— Я вам с полной ответственностью говорю, что мы сильнее вас, и мы можем вас разбить, да. Зарубите себе на носу: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме.

Никсон улыбнулся открытой белозубой американской улыбкой:

— Нет, нынешнее поколение советских людей будет жить при капитализме [73] Прав оказался Никсон: поколение 1960-х успело пожить в России при капитализме. .

Как только Хрущев и Никсон покинули выставку, толпа корреспондентов и заинтересованных слушателей постепенно рассосалась. Тогда Моня подошел к смотрителю стенда, высокому молодому парню, и задал провокационный вопрос:

— Ну что, убедил вас наш товарищ Хрущев?

Тот пожал плечами:

— В чем он мог нас убедить? Он говорит, что у вас нет диктатуры, потому что не знает, что такое демократия. У вас демократии нет, а у нас она есть.

— Приведите мне пример вашей демократии.

— Пожалуйста: в Америке я могу подойти вплотную к Белому дому и крикнуть: «Президент Америки — дурак!» И никто мне ничего не сделает.

Моня хитро улыбнулся:

— Подумаешь! Такая демократия у нас тоже есть.

Удивленный американец спросил:

— У вас тоже такая демократия? Вы приведите ваш пример.

Моня пожал плечами:

— Пожалуйста: я тоже могу подойти вплотную к Кремлю и громко закричать: «Президент Америки — дурак!» И мне тоже ничего за это не будет.

С минуту собеседник стоял с открытым ртом, потом расхохотался:

— Ну вы и юморист! У нас в Америке вы были бы знаменитым и богатым.

Моня оглянулся вокруг, убедился, что их не подслушивают:

— Я и есть юморист.

— Знаменитый?

— Нет, наоборот, предпочитаю, чтобы обо мне не знали.

— Ага, значит, вы небогаты.

Моня предупредительно поднял палец и сказал шепотом:

— Зато я на свободе.

Мужчина опять расхохотался:

— О да, конечно, я понимаю эту вашу шутку тоже. Скажите, вы еврей?

— Почему вы спрашиваете?

— Я знаю, что большинство советских анекдотов сочиняют евреи.

— Ну да, я еврей. А вы кто по национальности?

— Я? Я американец.

— Разве есть такая национальность — американская?

— Я принадлежу к американской нации, но по происхождению я тоже еврей.

— Ну вот, теперь и мне ясно, почему вы любите и понимаете шутки. Но что это за нация — американец?

— У нас нация отождествляется с государством. Раз страна Америка — значит все живущие в ней американцы.

— Но тогда ваши негры тоже американцы?

— Да, конечно, мы все американцы.

— Значит, все, кто живет в России, тоже могут считать себя русскими?

— Правильно, мы всех вас так и называем: русские.

Моня прикинулся простачком:

— Любопытно. А меня здесь называют евреем.

— Это по происхождению вы еврей, но раз живете в России, вы русский.

— Любопытно.

Но тут Моня заметил, что к ним идут люди, и предпочел попрощаться с евреем, который называл себя американцем, или с американцем, которой говорил, что он еврей, но только по происхождению.

На другой день по Москве пошли слухи, что Хрущеву выставка не понравилась. Но люди давно привыкли: если руководство что-то критикует, значит это хорошо. И на выставку устремилось еще больше людей.

Моня рассказал Алеше о «кухонных дебатах»:

— Это ж усраться можно! Хрущев кричал Никсону: «Мы вам покажем кузькину мать!» А тот понять ничего не мог.

Алеша написал: