Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

— Найдем.

— Найдем… Их не искать надо, а иметь. И не каких-нибудь, а самых-самых! Чтоб потом было по ком тосковать!

— Будете, будете тосковать, — засмеялся Кабаев. — Еще как будете! Тут приблудились две медсестрички… Рязанские, между прочим, Иван Павлович, землячки ваши… Но, я думаю, их с собой не возьмем? Хочется поговорить… Шашкина пригласить?

— Конечно, конечно! Как он, кстати? Осваивается?

— Работает.

— Что так скупо? Не подходит?

— Ну-у… — Кабаев замялся и ответил уклончиво: — Проявить себя не успел… Надо присмотреться.

— Так ты ж его знаешь по Армавиру!

— В том-то и дело, что мало знаю.

— Ну, присматривайся, присматривайся. Он, конечно, не из умных, но делу предан. Уверяю, не подведет.

— Будем надеяться.

Вечером поехали к морю. Расположились в укромном месте, спрятанном от людских глаз. Тишина, только плещется море.

— Безопасность гарантируешь? — показал Ершов на заросли орешника.

— Обижаешь, начальник, — Малкин, грустно улыбаясь, посмотрел в морскую даль. — Ты что ж, меня и в грош не ставишь?

— Ты не в счет.

— Почему не в счет? Ванюшка — мой друг. А он меня никогда не подводил.

— Да не о том я, — слукавил Ершов. — Змей боюсь… вернее, не боюсь, а… брезгую.

— Змея не человек. Не захочешь — не укусит.

— Как сказать, — Ершов покосился на вспыхнувший костер, с которым возился Шашкин, — почему-то коварного, опасного человека называют в народе не голубем сизокрылым, а змеей подколодной.

— Это от невежества, — сказал Малкин. — Не тронь змею — она кусать не будет.

— Смотри-ка, — повернулся Ершов лицом к Шашкину, — форель! Это что ж, на уху?

— Нет, на вертел. На уху — стерлядь.

— Прекрасная вещь, — заметил Малкин, — осветлить только не забудь. Икорки прихватил?

— Прихватил, Иван Павлович! Не беспокойтесь, все будет по науке.

— Вот-вот, и я о том же. Чтоб получилось, как в лучших домах Лондона.

— Лондон — чепуха. Лучше, чем у нас, не бывает.

— Вот видишь, — засмеялся Малкин. — Профессор. Все знает.

— О-о! Так у вас и камбала есть! — сглотнул слюну Ершов. — Вот за это спасибо! Люблю до безумия!

— Только с моря, — подзадорил Ершова Кабаев, видя, как тот посветлел лицом.

— Калкан, — констатировал Малкин, глядя на рыбину, распластанную на траве, — породистая, ничего не скажешь.

— Килограммов на десять потянет? — прикинул Ершов на глазок.

— Наверняка. Если не больше.

Солнце скрылось за горизонтом. Из кустов поползли сумерки. От костра вместе с дымком поплыл чарующий дух стерльяжьей ухи. Шофер, горбясь от тяжести, принес от машины и стал расстилать огромный брезент. Затем притащил ящики с коньяком и минеральной водой. Ершов нетерпеливо облизывал сухие губы. Наблюдая за ним, Малкин саркастически усмехался. Сам не дурак выпить, Ершова он считал законченным алкоголиком.

Ужинать сели вчетвером. Шофера снабдили деликатесами, накормили ухой и отправили восвояси, наказав вернуться за ними в 23.00.

Пили с наслаждением, закусывали со смаком, облизывая пальцы, причмокивая и постанывая от восторга. Кабаев прислуживал Малкину, как бы невзначай подсовывая ему лучшие куски. Шашкин обслуживал Ершова. Насытившись, Малкин вытер салфеткой замусленный подбородок.

— Так вот, о сессии…

— Да! — встрепенулся Кабаев.

— Ну-ну, — подзадорил Ершов.

— Интересно, — прошамкал набитым ртом Шашкин.

— …Газеты вы читали, поэтому я только о личных впечатлениях. По-моему, она будет иметь историческое значение…

— Потому что ты принял участие в ее работе, — пьяно хохотнул Ершов.

— И поэтому тоже, — серьезно ответил Малкин. — Но не это главное. Главное в том, что Верховный Совет не только одобрил курс на массовый террор, но и принял решение, развязывающее руки Наркомвнуделу.

— Можно подумать, что до сих пор они были у вас связаны, — нахохлился Ершов.

— Были. Материально. У нас катастрофически не хватало денег. Теперь положение исправлено. Бюджетом предусмотрены расходы на наше содержание на сорок пять процентов больше прошлогоднего.

— Ур-ра-а! — приглушенно прокричали Кабаев и Шашкин, а Ершов трижды вяло хлопнул в ладоши.

— Теперь мы больше сможем тратить на агентуру, повысим техническую оснащенность наших подразделений, внедрим новое поколение подслушивающих устройств, которые сегодня у нас ни к черту не годятся, улучшим материальное положение наших сотрудников, больше внимания будем уделять развитию их профессионализма. Ну как? Вот то-то и оно, Ершов. Так что ты свои три хлопка переведи в бурные аплодисменты.

— А мне не жалко, — Ершов дурашливо поднял руки над головой и бурно зарукоплескал.

— Так что те, кто ратовал за свертывание деятельности НКВД, остались с носом. Борьба с контрреволюцией вступает в новую фазу.

— А я понял любимого стахановца Закавказья товарища Берию так, что он как раз сторонник свертывания террора, — заметил Ершов.

— Свертывать, разворачивать — это пока не его компетенция.

— Увы, дорогой Малкин. Судьба Ежова уже решена.

— А я и сказал: пока. По тому, как Берия вел себя на сессии, можно действительно заключить, что он за свертывание террора. Боюсь другого: как бы он не развязал его против нас и наших вдохновителей — кураторов от ВКП(б). Бросят нас с тобой в одну камеру и будем кукарекать.

— А при чем здесь я? — нахохлился Ершов. — Крайком твердо стоит на страже советских законов и, по-моему, в деятельности твоей службы нет ничего противозаконного.

— Да нет же, нет, Владимир Александрович! Конечно, нет! Просто ты шутку принял всерьез. А раз ты еще путаешь грешное с праведным — я предлагаю выпить. Шашкин, наливай! Да! Ванюш! А твое пророчество в отношении Люшкова сбылось! Сбежал, подлещ к японцам. Многих на ДВК подвел под монастырь. Сейчас там арестовывают пачками.

— Жаль, — пригорюнился Кабаев. — Там было много толковых ребят.

— Изымают только тех, кто давно и крепко связан с Люшковым. Вряд ли они могли вызвать у тебя симпатии.

— Предчувствую повальную чистку, — заключил молчавший до сих пор Шашкин. — Как пить дать.

— Так это закономерно, — заметил Ершов, — чем чаще обновляются кадры, тем лучше. Партия ведь хуже не стала после чисток? Наоборот!

— Плохо то, — отозвался Малкин, наполняя стаканы, — что методы ведения следствия не меняются. Нашим, как говорят, салом да по нашей шкуре.

— Говорят не так. Говорят: «Нашим салом да по нашим мусалам», — поправил Малкина Ершов.

— Какая разница! По мусалам, по шкуре — в любом случае неприятно. Ну! — Малкин поднял стакан. — Вздрогнем? Чтобы та чаша нас миновала!

Выпили.

— Как у тебя дела с Осиповым? — спросил Ершов. — Время идет.

— Безруков занимается. Дело движется медленно, но верно. Осипова обложили со всех сторон, так что никуда он не денется. Его расколем — остальные пойдут за милую душу.