Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

Размышляя так, Малкин почувствовал вдруг, как неистово потянулась душа к обновлению. Захотелось прямо сейчас, немедленно, вскочить с постели и начать действовать, не откладывая в долгий ящик. Пора становиться на рельсы законности. Давно пора.

Телефонный звонок сорвал его с постели. Не найдя в темноте «шлепки», он босиком помчался в прихожую, схватил трубку и, прикрыв ладонью рот, чтобы не разбудить жену, буркнул глухо и недовольно:

— Малкин у аппарата.

— Иван Павлович! — услышал он крикливый голос Сербинова. — Извините за беспокойство в столь неурочный час. Я понимаю, что перед поездкой вам надо отдохнуть, но…

— Говори покороче!

— Извините… Если совсем коротко, то… Известный нам отец Димитрий, священник нового прихода, приказал долго жить!

— Ну и что? Он такая выдающаяся личность, что ты решил растрезвонить о нем всему свету?

— Дело в том, Иван Павлович, что он покончил с собой. Повесился, так сказать.

— Чего ты от меня хочешь? Говори, не темни! Вечно ты с какими-то закорючками!

— Он оставил посмертную записку на ваше имя.

— Да ну? Надо ж, какая честь… Объясняется в любви к НКВД, что ли?

— Если слово «супостат» воспринимать как синоним слова «любимый».

— Ладно. Покороче: о чем он там?

— Обвиняет вас в доведении его до самоубийства.

— Чушь какая-то… Порви это посмертное послание и выбрось.

— Он пишет, что о методах нашей работы сообщил в ЦК, в НКВД товарищу Берия и в другие инстанции, видимо по своей линии.

— Это уже хуже. По нынешним временам это уже бомба, от которой вони будет много.

— Да.

— Вот так, наслушаешься советов от дурака и сам дураком станешь.

— Кого вы имеете ввиду?

— Тебя. Кого ж еще? Ты ж мне подсунул его!

— Иван Павлович! Этот поп не первая кандидатура, которую я подобрал вам для вербовки. До сих пор ведь сбоев не было? Все исправно дают вам нужную информацию. С этим не получилось и видимо его надо было оставить в покое… до поры до времени.

— Вот-вот! Ты в стороне, а я в бороне. Ладно, разберемся на досуге. Что ты намерен предпринять?

— Думаю, прежде всего надо попытаться перехватить письма. Если он не врет, конечно.

— Зачем ему врать? Не вижу смысла. А перехватить их вряд ли возможно: он наверняка отослал их не вчера и не позавчера. Обиделся на меня, написал, не думая о последствиях, а когда очухался — испугался и полез в петлю. Так?

— Возможно. Потому я и сказал: «Попытаться перехватить». Попытка ведь не пытка? Отработаем как одну из версий.

— Он был трезв?

— По внешним признакам — да… Все-таки я вашего пессимизма, Иван Павлович, не разделяю. Последний раз он был у вас вчера — значит письма мог написать и отослать вчера, по возвращении от вас. Значит их можно перехватить здесь, в Краснодаре. Если отослал раньше — надо дать команду в Москву, пусть изымут на почтамте. Если еще раньше — надо подключить секретариаты ЦК, НКВД, Священного Синода…

— Согласен, занимайся. Только не так последовательно, как ты разрисовал, а сразу действуй по всем направлениям. И помни: здесь больше затронуты твои интересы. Не управишься — полезешь сам в петлю.

Малкин положил трубку. Ожидал, что Сербинова снова позвонит, разговор ведь прерван на полуслове. Нет. Не позвонил. Не решился. Дрейфит, гаденыш. А не организовал ли он сам этот спектакль? С него станет. Мерзавец.

Мысли завертелись вокруг священнослужителя. Случись подобное два-три месяца назад — никакого повода для суеты! О чем речь? Мало ли кто что напишет. Жаловались не раз и не два. Сейчас времена изменились. Берия нахрапом лезет к власти, заигрывает с массами, создавая из себя образ освободителя. В этой ситуации попадешься — пощады не жди. Да-а-а… А все этот выскочка Сербинов: порочный, мол, поп, компры навалом, осведомителем будет отменным. Вот и получили осведомителя с обратным зарядом. Как же я клюнул тогда? Почему доверился? Впрочем, компра была и впрямь надежная. Донос был с прежнего места работы или как там у них… служения господу? «Поговаривают, — писали анонимные служители культа, — что отец Димитрий, на миру — Шейко, подвизается ныне в кубанских краях. Так вот он, этот отец Димитрий, матерый греховодник, половой разбойник, если не сказать более. В семинарии крепче склонялся к зелью, нежели к постижению Истины, а буде возведенным в духовный сан — до самозабвения увлекся прихожанками. Брал их властью духовной, лестью, подкупом да обманом, располагал к себе притворством. Исповедуя, дотошно выпытывал, как предавали грешницы богом данных мужей своих, как любовников ублажали, как, блудливые, дурили женихов своих, прикидываясь девственницами, в то время как во чреве уже дрыгало ножками бог весть кем оплодотворенное семя. Затем, угрожая разоблачением, домогался их ласок и под звонкие лобызания отпускал грехи прежние и вводил в новые. Свои грехи замаливать не спешил, ибо, бесстыдник, тяжести их не чувствовал».

И еще одно, пожалуй, самое важное: 15 марта 1922 года, когда в Шуе строптивые прихожане воспротивились декрету Ленина об изъятии церковных ценностей для обращения их в помощь голодающим и вышли на Соборную площадь, он тоже был в той толпе и вместе другими бросал в конных милиционеров, прибывших для обеспечения порядка, все, что попадалось под руку. А когда подоспевшие военные стали стрелять по ним из пулеметов — он тоже был ранен, легко, правда, после чего с места побоища скрылся. Внимание! В Шуе он не жил, а как попал туда именно в этот день и именно на Соборную площадь — лишь ему да Богу известно. «Да-а! Вот на эту наживку Малкин и клюнул тогда, хотя истинную цену подметным письмам знал не хуже их авторов. Клюнул потому, что хорошо был осведомлен о шуйских событиях: о них подробно писали «Известия ВЦИК» и «Правда», информируя население страны о судебном процессе над зачинщиками и о вынесенном приговоре. Официально было заявлено, что «антисоветское выступление в Шуе было тщательно подготовлено черносотенным духовенством и возглавлялось священнослужителями, купцами, домовладельцами, эсерами и прочей братией», чему Малкин тогда ни на йоту не поверил, потому что по иной, более достоверной информации, выступление было ответом на грабительские действия властей.

Характер кандидата на вербовку проявился сразу: он наотрез отказался от сотрудничества. Как ни нажимал Малкин на сложную международную обстановку, на происки заклятых врагов, как ни взывал к священному чувству советского патриотизма, отец Димитрий оставался непреклонным. Тогда Малкин пустил в ход главное свое оружие — компрометирующие материалы.

— Водку пьешь? — просил с издевкой.

— А кто ж ее, милую, не пьет? Коли во здравие — не грех, — ответил поп мягкой улыбкой. — Главное не переступить грань дозволенного.