Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

— Вы поинтересовались, почему он не обедает?

— Я спросила об этом у Василия Константиновича после отъезда Аллилуева.

— Что он вам ответил?

— Сказал, что Аллилуев болен той же болезнью, что и он, только в более тяжелой форме. Раньше, говорит, не лечился, а теперь страдает.

— Что за болезнь?

— Он не сказал, а я не спросила.

— Ясно. А о том, что Аллилуев умер, вы знаете?

— Доктор Елфимов говорил об этом на кухне повару Калинину. Я даже не поняла: то ли о смерти, то ли о тяжелой болезни.

— И вы не уточнили? Вас это известие не заинтересовало?

— Нисколько.

— А кто из работников НКВД говорил с вами на эту тему?

— На такие темы можно говорить на кухне, но не с работниками НКВД.

— Почему?

— Проявишь интерес — запишут в шпионы.

— Резонно. Болтун — находка для врага. И тем не менее, следствие располагает данными о вашей причастности к болезни и смерти Аллилуева.

— Разве следствие может знать обо мне больше, чем я сама?

— Может. Разве вы не убедились в этом сейчас? Вы забыли, а мы помним.

— Это совершенно разные вещи.

В один из погожих дней позвонил Влодзимирский, спросил, как ведет себя Рукавцова.

— Плохо. Все еще на мертвой точке.

— Вы что там, разучились вести следствие? Примените физмеры!

— Шулишов не разрешает, — соврал Захожай. — Не видит оснований.

— Показания Малкина и Кабаева не основания?

— Их показания — слова. Куда деть заключение компетентной комиссии? Там ведь все зафиксировано: и результаты вскрытия трупа и результаты исследования на яд…

— Вези ее ко мне. Проведем очную ставку с Кабаевым.

— Хорошо, — обрадовался Захожай. Он почувствовал, что дело о терроре от него уходит, и облегченно вздохнул.

Очную ставку Влодзимирский поручил следователю по особо важным делам Рюмину.

— Сейчас ты у меня, стерва, заговоришь, — криво усмехаясь, просипел Рюмин. — Я тебе не Захожай: будешь юлить — размажу по стенке, и скажу, что так и было.

— Размазывать нечего, — вспыхнула Рукавцова, — остались кожа да кости.

— Размажу кожу да кости. Взяли, ублюдки, моду бороться со следствием. Арестовали — значит, вина доказана. Колись до задницы, получай свое и катись… куда скажут.

Дверь бесшумно отворилась: ввели Кабаева.

— Вот! — глаза Рюмина заиграли весельем. — Учись у него! Не чета тебе, а ведет себя со следствием уважительно. Ты знаешь этого человека?

— Трудно узнать, — ужаснулась Рукавцова. — Тоже, видать, размазывали по стенке…

— Молчать! — брызнул слюной Рюмин. — Молчать! Отвечать только по существу вопросов. Чесать язык будешь в камере о парашу! Итак — очная ставка и первый вопрос: ты знаешь этого человека? Отвечай!

— Кабаев Иван Леонтьевич. Начальник охраны правительственных дач в городе Сочи.

— Бывший начальник, — поправил Рюмин.

— Это меня не касается. Я его знала как начальника, тем более он и сейчас еще в форме.

Кабаев с мольбой смотрел на Рукавцову. В глазах его были тоска и боль. Она съежилась под его взглядом и опустила голову.

—. Стало быть, вы друг друга знаете, до ареста имели нормальные, если не любовные, отношения и личных счетов друг к другу не имеете. Так? Тогда, может быть, сейчас, — Рюмин обратил лицо к Рукавцовой, — не дожидаясь изобличения, ты начнешь давать правдивые показания об обстоятельствах отравления Аллилуева?

— К отравлению Аллилуева я непричастна.

— Арестованный Кабаев! Вы подтверждаете свои прежние показания в части отравления Аллилуева Рукавцовой?

— Да. Подтверждаю. Рукавцова действительно отравила Аллилуева по моему заданию.

— Это ложь! — крикнула Рукавцова. — Иван Леонтьевич! Да как вы можете? Это же ложь!

Рюмин, гнусно улыбаясь, положил на голову Рукавцовой тяжелую ладонь и вдруг резко нажал ее вниз. Ошеломленной женщине показалось, что череп ее с хрустом раскалывается. В глазах потемнело.

— Обвиняемый Кабаев! Расскажите следствию, при каких обстоятельствах произошло отравление дорогого родственника товарища Сталина товарища Аллилуева!

Кабаев с готовностью выполнил требование следователя.

— Арестованная Рукавцова! Кабаев изобличил вас как участницу ужасного преступления. Подтверждаете вы его показания?

— Нет! — твердо ответила Рукавцова. — Вы довели Кабаева до самооговора пытками. Как вы это умеете — я теперь себе представляю.

По команде Рюмина Кабаева увели. Оставшись наедине, Рюмин снял с себя поясной ремень и несколько раз стегнул Рукавцову по спине.

— Это тебе за дерзость, — сказал он спокойно, прекратив избиение. — Главное, если будешь кочевряжиться, впереди.

Безруков напоминал хищника, загнанного в клетку. Допросы его проходили шумно, крикливо. Он дерзил следователям, обвинял в предвзятости. Они орали на него, не выбирая выражений, и, получая разрядку в крике, почти не прибегали к побоям — излюбленному методу нажима.

Его пытались обуздать компроматом двадцатилетней давности, собранным наспех и потому не всегда точным.

— Кто ваш отец?

— До революции — служащий частной нотариальной конторы Беляевского. После революции…

— Об этом потом. Следствие располагает сведениями, что он пользовался особой благосклонностью хозяина конторы и после бегства последнего за границу поддерживает с ним контрреволюционную связь.

— Это ложь! — парировал Безруков. — Беляевский был ограблен и убит анархистами в тысяча девятьсот семнадцатом году!

— Где вы находились в шестнадцатом году?

— Закончил коммерческое училище и добровольцем ушел на фронт.

— Врете! Ваши родственники утверждают, что в шестнадцатом-семнадцатом годах вы находились в Новочеркасске.

— Родственники бессовестно лгут!

— Почему? Им выгодно оговорить вас?

— Да. В течение десятка лет мы находимся в неприязненных отношениях.

— А с Центральным военно-историческим архивом вы не находитесь в неприязненных отношениях?

— С архивом нет.

— По его данным, вы в старой армии не служили.

— А по моим данным — служил. Вам назвать однополчан?

— Попробуйте, если в состоянии.

Безруков напрягает память, вспоминает и называет фамилии своих бывших командиров, бойцов-охотников, с которыми ходил в разведку, места дислокации и пути следования полка, которому была придана «охотничья команда». Следователя такой поворот дела не устраивает и он упорствует.

— Однако в архиве о вас данных нет.

— В ноябре семнадцатого, после развала старой армии, я по пути в Новочеркасск покинул полк.

— Дезертировал?

— Не совсем так. Полк находился вне боевых действий и через Украину следовал в Новочеркасск для окончательной демобилизации. Вполне вероятно, что по этой причине я не попал в архивные списки.