Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

— Это не может служить аргументом, опровергающим данные Центрального архива, так как вы дезертировали из полка после того, как были зачислены в него регулярным бойцом и прошли по всем учетам.

— Это вы так считаете, — Безруков саркастически хмыкнул. — В действительности в архив были поданы списки только на наличный состав, то есть только на тех, кто в составе полка прибыл в Новочеркасск. И хватит заниматься вымогательством! Служил я в старой армии или не служил — это к делу никакого отношения не имеет.

— Имеет! Имеет потому, что, по данным следствия, вы служили в шестнадцатом году в царской охранке.

— Тогда ищите меня в архивах охранки и не вынуждайте доказывать, что я не верблюд. Еще лучше будет, если этими данными вы подотрете задницу тому, кто их вам предоставил.

— Не хами, скотина!

— То же самое я могу предложить вам.

Следователь вскочил со стула, словно ему в ягодицу воткнули шило. От резкого движения опрокинулся графин с водой и залил бумаги, лежавшие на столе. Оба бросились спасать бумаги, и пока наводили порядок, утихомирились. Следователь достал из ящика стола пачку «Беломора», закурил сам и угостил Безрукова. Помолчали, захлебываясь дымом.

— Ну что, продолжим? — спросил следователь.

Безруков пожал плечами.

— Вы учились в институте?

— Нет.

— А заявление подавали?

— Подавал.

— Вас приняли?

— Судя по справке — да.

— По какой справке?

— В двадцать первом я получил справку о том, что согласно Указу правительства я могу быть освобожден от воинской службы как учащийся в вузе.

— Вы разве держали экзамен?

— Нет. Меня зачислили по аттестату, так как были хорошие отметки.

— До революции вы награждались?

— В конце шестнадцатого — Георгиевским крестом четвертой степени.

— Это правда?

— Правда.

— Кто такой Богаевский?

— Не знаю.

— Следствием установлено, что согласно приказу Добровольческой армии номер четыреста пятнадцать от четвертого марта тысяча девятьсот девятнадцатого года, который подписан Донским атаманом Богаевским, «награжден за отличие в боях с красногвардейскими частями студент Донского политехнического института Безруков Николай». Вот копия приказа.

— Приказ никакого отношения ко мне не имеет.

— А к кому он имеет отношение?

— Вероятно, к студенту Донского политехнического института Безрукову Николаю.

Дерзость Безрукова подогревала следствие.

Биросту вызвали в Москву. До отправления поезда оставалось около получаса и он, не заезжая домой, отправился на вокзал, теряясь в догадках, кому он понадобился так срочно.

Лубянка встретила его настороженно. Постовой тщательно изучил предъявленное Биростой служебное удостоверение, заглянул в лежавший на столе список и несколько раз нажал на кнопку вызова.

— Присядьте, — сказал он Биросте вежливо, продолжая держать в руке удостоверение, — за вами придут.

— Что, — спросил Бироста сочувственно, — строго стало?

— Да, — живо откликнулся постовой, — товарищ Берия не любит болтающихся по коридорам.

— Мера нужная, — рассудительно заметил Бироста, подавляя зевок. Занятый собой, он не заметил, откуда явился и стал перед ним лейтенант госбезопасности.

— Бироста Михаил Григорьевич?

— Да.

— Из Краснодара?

— Из Краснодара.

— Идемте со мной.

Лейтенант бойко пошел по гулкому коридору, но, сделав с десяток шагов, резко остановился и повернулся к Биросте.

— Вы забыли мне вернуть удостоверение, — напомнил Бироста, сам только сейчас вспомнивший об этом.

— Оно вам больше не понадобится.

— Как это? — заволновался Бироста. — Я что, уволен?

— Вы арестованы!

— Как это? — повторил он глупый вопрос, потому что все другие слова вылетели из головы.

— Так это, — съязвил лейтенант. — Вот ордер на арест, а это — для вашей же безопасности, — он звякнул наручниками. Прошу!

Бироста машинально протянул руки.

— Я помещу вас пока в одноместный номер, — шутил лейтенант. — Вы же прибыли в командировку… Там тепло, уютно, легко думается и вши не отвлекают, — он легко подхватил чемодан. Биросты и пропустил его вперед.

Оформление вновь прибывшего, длилось долго. По крайней мере, так показалось Биросте. Наконец его отвели в камеру и на несколько дней оставили одного. Он метался по камере, мучаясь неизвестностью, а с губ его не сходила улыбка, сотворенная им в момент ареста.

— Прочитал ваши записи, — крикливо известил его жизнерадостный капитан на первом допросе. — Судя по всему, вы намеревались дожить до пенсии и потом подарить людям роман? Вы какой жанр предпочитаете? Мемуарный? Художественно-публицистический?

— Это обычный дневник человека с плохой памятью.

— Да? А я думал, наброски… Судя по записям, вы довольно лояльно настроены к советской власти и руководству НКВД. Это результат прозрения или маска на случай ареста?

— При чем арест? Я записывал то, что волновало, выражал свое отношение к действительности.

— Вы одинокий человек?

— Почему вы так решили?

— Вам не с кем поделиться мыслями и вы решили доверить их бумаге?

— Может быть.

— Получается так, что вы человек с двойной моралью: в мыслях — советский человек, в практической деятельности — враг?

— Я не давал повода для таких выводов.

— Пока вы размышляли в камере о превратностях судьбы, мы изучили массу материалов, характеризующих вашу деятельность, которые окончательно рассеяли сомнения в том, что вы враг.

— Странная манера сначала арестовывать, а потом рассеивать сомнения.

— Сбил с панталыку ваш дневник. Но оказалось, что налицо чисто иудейская хитрость: иметь в загашнике документальные доказательства преданности советской власти при патологической ненависти к существующей системе.

— Вы меня с кем-то спутали, — возразил Бироста. — Я был и до конца буду предан моей партии и моему народу.

— Какому народу? С которым жили и чью кровь проливали, или тому, к которому принадлежите от рождения? Как бы там ни было, а у следствия имеется достаточно оснований считать вас заговорщиком. Сразу предупреждаю: мне не нравится ваше поведение. Колкости в адрес следствия, запирательство — это к добру не приведет. Не прекратите борьбу — будем изобличать вас всеми доступными средствами.

— Меня никто ни в чем не сможет изобличить, потому что я никогда не был заговорщиком.

— Ну что ж, закончим препирательство. Начнем с малого: вы знали о вражеской работе… ну, скажем… Захарченко. Почему не приняли мер к его разоблачению?

— Потому, что знал об этом понаслышке. Конкретными фактами не располагал.

— Разве не вам Захарченко в присутствии Безрукова предлагал допрашивать арестованных троцкистов таким образом, чтобы они давали организацию РОВСа?