Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

— Вот теперь мы развернемся вглубь и вширь, — торжественно заявил Малкин на-совещании оперативного состава горотдела. — Теперь мы окончательно и бесповоротно покончим с сочинской гнусью. Шабашу Гутманов приходит конец. Мы очистим от них сталинский курорт, потому что Ефим Георгиевич большевик с большой буквы, старый чекист и свой в доску.

Малкин оказался прав. При попустительстве или с благословения нового первого секретаря дело Гутмана получило широкий разворот. Им вплотную занялся следственный аппарат краевого управления НКВД. Неожиданно, без шума исчез Лапидус, и сочинские большевики в недоумении пожимали плечами: то ли выдвинули человека, то ли задвинули? Стало известно об отзыве в Москву уполномоченного ЦИК СССР по городу Сочи Метелева, того самого, которым в свое время так восхищался Гутман. Поползли слухи о его аресте за принадлежность к троцкистско-зиновьевскому блоку. Несмотря на реально существующую опасность быть уличенными в распространении заведомой клеветы, обыватели дотошно копались в грязном белье бывших вершителей судеб, и версии, одна невероятнее другой, с быстротой молнии распространялись среди Любителей инсинуаций.

А в партийных организациях края начался очередной бум разоблачений, тон которому задавали представители крайкома нового состава. Выступая с докладами, они ловко уводили участников пленумов от личности бывшего первого секретаря.

— Вы и мы вместе взятые в не меньшей мере виноваты в том, — звучало с высоких партийных трибун, — что на руководящих постах в крупнейших городах и районах края, в крайкоме и крайисполкоме окопались враги. Это мы с вами проглядели их в результате всеобщего благодушия и ротозейства, неорганизованности и расхлябанности. Мы потеряли бдительность, угодничали перед крайкомом, некритично подходили к рассмотрению кандидатур, рекомендованных им на различные должности.

Фамилия Шеболдаева в докладах не упоминалась. Она как бы перестала существовать с того момента, когда представители крайкома, загадочно улыбаясь, предостерегали выступающих от навешивания ярлыков на прежнее руководство.

— Речь должна идти об ошибках, а не о вражеской работе. Помните: товарищ Шеболдаев — пламенный большевик, член ЦК ВКП(б) и недавно утвержден первым секретарем Курского обкома партии.

В Сочи вопросами «самоочищения» занимались на внеочередном пленуме, который продолжался два дня. Два дня сочинские большевики поливали друг друга грязью, обвиняя противную сторону в двурушничестве, низкопоклонстве, подхалимаже, в протаскивании троцкистско-зиновьевской контрреволюционной контрабанды, и в самом тяжком грехе на текущий Момент — дружбе с Гутманом. Вчерашние соратники, нападая и одновременно защищаясь, самозабвенно грызли друг другу глотки, наслаждаясь запахом и вкусом крови. И это был естественный процесс, поскольку вопрос стоял о жизни или смерти каждого. Никто не знал, в чем конкретно замешан Гутман, знали только, что он враг, поэтому в ход шли самые невероятные домыслы.

— Недавно я отдыхал в Евпатории, — поведал один из участников пленума, — и знаете кого я там встретил? Брата Гутмана! Да-а! А он никогда не говорил мне, что у него есть брат. Скрывал. Теперь ясно, что он по всему побережью распустил щупальца, чтобы вредить.

— А. ко мне он зачастил в Дормостстрой, — сокрушался второй. — Интересовался состоянием дел в первичке. Теперь я понимаю, что он пытался притупить мою бдительность, ближе примазаться к массам.

Жестокой травле подверглись работники, которые были приглашены Гутманом на «ключевые посты» из Таганрога и Ростова-на-Дону. Выступающие требовали немедленного отстранения их от должностей и тщательной проверки состояния дел на участках работы, которые они возглавляли.

Неоднозначную реакцию вызвало выступление прокурора города.

— Работа Гутмана — урок нам, — начал он свою речь, блуждая взором над головами присутствующих.

— Еще бы! — выкрикнули из рядов. — Для тебя особенно.

— В его бытность, — продолжил прокурор речь, пропустив мимо ушей замечание, — были случаи, когда членов пленума не допускали на пленум. Крайком на это не реагировал, хотя сигналы поступали. Вспомнился случай, когда по окончании конгресса Коминтерна в Сочи отдыхал секретарь компартии Франции товарищ Торез. Произошла авария с машиной, в которой он ехал, — заглох мотор. Понятно, как все переполошились! Уполномоченный ЦИК Метелев арестовал шофера за эту аварию на тридцать суток, а Гутман встал на его защиту. Почему? Тогда на это смотрели, как на проявление гуманизма. А теперь ясно, что авария была не случайной и наверняка организована Гутманом. Вот и получается, что мы его вражескую работу проспали. Проморгал и крайком, когда выдвигал его сюда. У меня — недоверие и к Лапидусу. Есть факт, когда актив не был допущен к присутствию, хотя прибывшим Извещения были вручены заранее. Груздев делал доклад по Конституции и допустил политическую ошибку. Мы поставили вопрос перед Лапидусом — молчание. Был случай, когда при открытии клинического Института имени товарища Сталина один из отдыхающих…

— Назови фамилию! — крикнули из зала.

— Фамилия неизвестна… так вот, он рекомендовал в почетный президиум Раковского, называя его при этом вождем компартии Украины. Там присутствовали Лапидус, Феклисенко, предгорсовпрофа Порхович, и что? По сие время выводов никаких!

— А ты тоже присутствовал? — спросил Малкин и заговорщицки подмигнул залу.

— Да. Но я…

— На кого ж ты жалуешься, прокурор? Почему как страж закона не принял мер по горячим следам?

— Я полагал, что первый секретарь горкома должным образом отреагирует.

— Но вот он не отреагировал. Почему ты смолчал? Почему не развернул дело вширь и вглубь? Ведь явная контрреволюция! Позвонил бы мне. Или в дружбе с Гутманом, а затем Лапидусом позабыл мой номер, считая его ненужным? — Малкин снова, теперь уже торжествующе, посмотрел в зал. — Доложил бы: так, мол, и так, в городе контрреволюция. Но ты молчал — почему? Лапидус не велел или ждал этого пленума?

Прокурор стушевался, попунцовел и, не мигая, уставился на Малкина.

— А он проспал после очередной пьянки с Гутманом, — крикнул кто-то из зала.

— Его, товарищ Малкин, надо в одну камеру с Гутманом, — глухо пробасил начальник санатория НКВД. — Одна шайка-лейка.

В зале засмеялись, в разных концах раздались дружные хлопки. Видно было, что участники пленума расселись по интересам.

— Зря накатились на человека, — вскочил с места Феклисенко — завкультпропом ГК. — Он говорит, как думает, а вы поете с чужого голоса.

В зале недовольно зашумели, и тогда Феклисенко, мгновенно сориентировавшись, обрушился на прокурора.