Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

Приезда в Новороссийск заместителя начальника Водного отдела НКВД СССР Ефимова, наделенного широкими полномочиями по контролю за ведением следствия, никто не ждал. Не вступая в тесный контакт с начальником Новороссийского ГО НКВД Сороковым и представителями краевого Управления, он в день прибытия потребовал созыва всего личного состава отдела. К началу совещания приехал запыхавшийся Малкин, который по телефону был предупрежден Дагиным о приезде Ефимова.

— Не знаю цели поездки, — сказал Дагин, — но настроен он по-боевому. Развесишь уши — влипнешь.

Отложив сверхсрочные дела, Малкин выехал в Новороссийск, но с первых минут встречи понял, «что истинных причин приезда Ефимова ему не понять, а разговоры о том о сем — это пустая трата времени, и он вознамерился сразу после совещания вернуться в Краснодар. Совещание уже подходило к концу, и Малкин приготовился объявить приказ НКВД об освобождении Сорокова от должности в связи с переходом на работу в краевой аппарат и о назначении на должность начальника горотдела Абакумова, как неожиданно для всех попросил слова Одерихин. Выйдя к трибуне и глядя прямо в глаза Ефимову, он заговорил в свойственной ему простодушно-открытой манере:

— Товарищ капитан! Вы много и хорошо говорили о бдительности, революционной законности и так далее. Мысли правильные, но не новые. Совершенно ничего не сказано о том, а как все-таки быть с конкретными фактами нарушений, как с ними бороться, если о них никто знать не желает и все смотрят на тебя, как на врага народа? Как быть, когда наркомат отмалчивается? Писать товарищу Сталину? Я назову вам конкретные, не единичные, всем сидящим в этом зале известные случаи незаконных арестов, фальсификации уголовных дел, применения пыток к арестованным. Достаточно ли у вас полномочий для того, чтобы довести эту полученную от меня информацию до сведения товарища Ежова, ЦК или Политбюро?

— Достаточно, — ответил Ефимов спокойно, — я как раз и рассчитывал на такой откровенный разговор. Выкладывайте.

Торопясь и захлебываясь от возмущения, Одерихин рассказал о фактах, которые излагал в рапортах на имя Безрукова, Сербинова, Малкина и Ежова, о «практике», которую проходил в УНКВД, и о том, как его обучали «службу служить», о применении к арестованным пыток, очевидцем которых оказался не по своей воле, об избиениях арестованных, в которых принимал непосредственное участие, о проводимых в эти дни массовых арестах националов.

— Вы говорите о бдительности, — заключил Одерихин. — Вещь хорошая, но по нашим временам дорогая. Я не знаю, во что обойдется мне это выступление, раньше, по крайней мере, мне угрожали «выбить нарследовательский дух» и пропустить через массовку. Так оно, вероятно, и будет, если не вмешается нарком, если в защиту коммуниста не скажет свое веское слово ЦК. Самое страшное из сказанного то, что руководство краевого Управления, толкая нас на нарушения, все время ссылается на установки НКВД и ЦК. Я хочу услышать от вас, представителя НКВД, есть ли в действительности такие установки ЦК и Наркомвнудела. Если есть, то чем они обоснованы и может ли в таком случае каждый из присутствующих в этом зале быть уверенным, что завтра, а может быть, уже сегодня он не подвергнется репрессиям по методике, которая получила у нас широкое распространение?

В зале наступила мертвая тишина. Все глаза устремились к Ефимову. Как поведет себя, что ответит?

— Я не для красного словца говорил о законности. Сказанное мной остается в силе, и коль задан прямой и смелый вопрос, еще раз подчеркну: ни ЦК, ни Наркомвнудел прямых установок на незаконное ведение следствия не давали и никогда не дадут.

— Прямых не давали. А косвенных?

Ефимов улыбнулся и доброжелательно посмотрел на Одерихина:

— Косвенных установок не дают. Просто у нас еще не перевелись любители толковать законы на свой лад, извращая их до неузнаваемости. Что касается мер физического воздействия в процессе следствия: известно, что буржуазные разведки не скупятся на применение мер физического воздействия к представителям нашего социалистического государства, по каким-то причинам оказавшимся в их застенках. Можем ли мы в такой ситуации оставаться гуманными по отношению к их представителям? Разумеется, нет. Поэтому ЦК ВКП(б), начиная с прошлого года, разрешил применять к ним методы физического воздействия, но как исключение и только по отношению к известным и отъявленным врагам народа. То, о чем вы рассказали, товарищ Одерихин, не является таким исключением и должно рассматриваться как грубое попрание закона. В связи с этим я прошу вас изложить все в рапорте на имя народного комиссара внутренних дел СССР товарища Ежова Николая Ивановича и передать его мне. Из моих рук ваш рапорт точно попадет к адресату, можете не сомневаться. Полагаю, что руководство вашего Управления правильно понимает ситуацию и примет незамедлительные меры к выправлению ошибочной линии.

После совещания Ефимов с руководством отдела и Управления собрались в кабинете Сорокова, а Одерихин засел за рапорт. Писалось легко: через полчаса с готовым рапортом он вышел в коридор, чтобы там дождаться Ефимова. Из соседнего кабинета вышел озабоченный Безруков, приостановился возле Одерихина:

— Ну, ты даешь, парень! — сказал приглушенно, поглядывая на дверь, за которой слышались возмущенные голоса. Слов было не разобрать, но, судя по интонации, разговор шел серьезный. — Будешь подавать рапорт?

— Назвался груздем…

— Ну, смотри. Я тебя предупреждал.

Скрипнула дверь. Вышел Ефимов.

— Как дела, орел? Рапорт готов?

— Готов, товарищ капитан.

— Давай.

Одерихин передал рапорт, тот бегло просмотрел его, удовлетворенно кивнул и, сложив вчетверо, сунул в нагрудный карман гимнастерки.

— Не затеряется? — на всякий случай, полушутя, спросил Одерихин.

— Будь спок. Ну-с, — повернулся Ефимов к Безрукову, — пойдем, гражданин начальник, посмотрю, что там у тебя за передовой опыт.

Вечером Малкин уехал в Краснодар. На другой день вслед за ним укатил Ефимов.

— Разыграл он тебя, — высказал сомнение в добропорядочности Ефимова Мандычев. — Скрутят они тебя, Одерихин, а жаль.

— Время покажет. При любом исходе надежда умирает последней.

Через неделю Одерихина вызвали в партком. Встретили его там суровым молчанием, которое, впрочем, длилось недолго.

— Ну вот теперь все в сборе, — хрипловатым баском проговорил секретарь парткома и откашлялся. — Предлагается обсудить один вопрос: «О непартийном поведении члена ВКП(б) Одерихина».

— Так что там с Вороновым? — налетел Малкин на Ершова. — Набрали в аппарат всякой срани, позволяете мутить воду.