Анатолий Корольченко - Генерал Раевский

— Варвары! Скифы! — сквозь зубы процедил Наполеон.

Взглянув на Москву, он увидел, как в южной её стороне вырвались густые клубы дыма и взметнулись языки пламени.

Ночь Наполеон провёл в придорожном трактире. За обоями шуршали тараканы, беспокоили клопы, наутро он встал в дурном расположении духа и с твёрдой решимостью ехать в Кремль.

Утром ему сообщили, что в городе возникли пожары, которые некому тушить.

Москва горела. С вечера заполыхала Солянка, потом — Китай-город, загорелись дома за Яузским мостом, и над городом нависла чёрная туча дыма. Пожар уже опустошил Немецкую слободку, свирепствовал на Покровке. Огонь возникал там, где хозяйничали предавшиеся грабежам пришельцы.

По дороге к Москве внимание Наполеона привлёк прохожий. Остановив коня, Наполеон спросил:

— Кто ты?

— Французский книгопродавец Рисе.

— A-а, стало быть, мой подданный?

— Да, но я давнишний житель Москвы.

— Где Растопчин?

Граф Растопчин командовал войсками московского гарнизона.

— Он выехал.

— Скажи, где московское городское правительство?

— Магистрат? Так и он выехал.

— Кто же остался?

— Никого нет из русских.

Книгопродавец Рисе готов был поклясться.

— Этого не может быть, — проговорил Наполеон и в сердцах ударил плетью коня.

Наполеона поразила пустота и безмолвие улиц. Не было восторженной людской толпы, которую он видел в ранее покорённых им городах и которую он ожидал увидеть в Москве. Слышался гул огненного пламени, рвавшегося ввысь бешеными языками, треск дерева, грохот рушившихся строений.

Сопровождаемый свитой, Наполеон проехал по улицам к Кремлю, так и не встретив ни одной живой души. Лишь у Красной площади, неподалёку от огромного здания Гостиного двора, он заметил французских солдат с тюками награбленного. Он хотел высказать недовольство находившемуся в свите Мортье, но понял, что это бессмысленно: грабежи не прекратишь. Солдаты и начальники считали грабёж законным делом, платой за трудный поход и пролитую в сражениях кровь.

Огонь подступал к Кремлю. Из опасения, что пожар перенесётся через стену, Наполеон приказал Мортье, чтобы он использовал для тушения пожаров свою гвардию. К вечеру огонь удалось несколько унять. Но ночью вдруг задул сильный ветер, и утром Москва представляла собой бушующее мо ре огня. Пылала Пречистенка, Арбат, Остоженка, Тверская. Пламя объяло Замоскворечье. Подхватывая головешки и космы огня, ветер переносил их через реку, метал на Кремль. Расположенные на крышах кремлёвских зданий гвардейцы Мортье с трудом гасили их.

Наполеон то и дело подходил к окнам, молча взирал на разбушевавшуюся стихию. При виде близкого огня его охватывала нескрываемая тревога. Бывавшие с ним в боевых переделках приближённые не видели его таким раздражённым. И Мюрат, и Богарне, и Бертье стали уговаривать его покинуть Кремль. И он сдался.

Вот как описывал бегство недавнего завоевателя из Кремля его адъютант Сегюр:

«Мы были окружены целым морем пламени; оно угрожало всем воротам, ведущим из Кремля. Первые попытки выйти из него были неудачны. Наконец найден был под горою выход к Москве-реке. Наполеон вышел через него из Кремля со своей свитой и Старой гвардией. Подойдя ближе к пожару, мы не решались войти в эти волны огненного моря. Те, которые успели несколько познакомиться с городом, не узнавали улиц, исчезавших в дыму и развалинах. Однако же надо было решиться на что-нибудь, так как с каждым мгновением пожар усиливался всё более и более вокруг нас. Одна узкая извилистая улица казалась более входом, нежели выходом из этого ада. Император пешком, не колеблясь, пошёл вперёд по этой улице. Он шёл среди треска пылающих домов, при грохоте разрушавшихся сводов, среди падавших вокруг него горящих брёвен и раскалённых кровельных листов железа. Груды обломков затрудняли его путь. Пламя, высоко поднимавшееся над крышами, силою ветра наклонялось над нашими головами. Мы шли по огненной земле, под огненным небом, между огненных стен. Сильный жар жёг наши глаза, но мы не могли закрыть их и должны были пристально смотреть вперёд. Удушливый воздух, горячий пепел и вырывавшееся отовсюду пламя спирали наше дыхание, короткое, сухое, стеснённое и подавляемое дымом. Мы обжигали руки, стараясь защитить лицо от страшного жара, и сбрасывали с себя искры, осыпавшие и прожигавшие платья. В этом-то ужасном положении проводник наш сбился с пути. Здесь кончилась бы наша жизнь, исполненная треволнений, если бы случайное обстоятельство не вывело императора Наполеона из этого грозного положения».

Их заметили грабившие дома французские солдаты из корпусов Даву и Нея. Они и вывели свиту к Москве-реке у Дорогомиловского моста. Измученные и потрясённые пережитым, французы лишь к ночи добрались до Петровского дворца. Там была назначена главная квартира.

Много позже, в 1850 году, русский поэт Н. С. Соколов описал переживания Наполеона, находившегося в Кремле. Вот это стихотворение:

Начиная с 5 сентября над Москвой стал лить сильный дождь. Он несколько притушил пожары, но совсем их не погасил. Когда Наполеон возвращался из Петровского дворца в Кремль, над городом стелился дым, тлели обуглившиеся остатки строений на пожарищах.

Повсюду в уцелевших зданиях располагались французские солдаты, бульвары приспособили под отдых лошадей. Горели костры, в которые бросали всё уцелевшее в домах.

Многие были пьяны и в пьяном угаре делили меж собой награбленное. На одной из площадей судили слепого старика, обвинив его в поджоге. В назидание свидетелям его тут же повесили.

Вскоре на стенах домов и досках объявлений появились афишки, в которых французских солдат предупреждали, что каждый, кого уличат в грабеже, будет предан военному суду по всей строгости законов. Но эта угроза была бессильна: грабежи и насилия продолжались.