Михаил Петров - Фельдмаршал Репнин

Союзные войска пробыли в Берлине недолго. Они освободили пленных, истребовали с властей контрибуцию, после чего, погрузив в обозы военную добычу, отправились в расположение главных сил своих армий.

Между тем наступил октябрь — время холодных моросящих дождей. Армия начала готовиться к переходу на зимние квартиры. Фельдмаршал Салтыков всё ещё оставался на лечении в Познани. О состоянии его здоровья ходили противоречивые слухи: то говорили, что ему стало лучше, то утверждали обратное. Надежды на его скорое возвращение к обязанностям главнокомандующего таяли день ото дня, а когда из Петербурга пришла весть, что Конференция намерена назначить нового главнокомандующего, эти надежды пропали окончательно.

На должность главнокомандующего был назначен генерал-фельдмаршал граф Бутурлин. Репнин знал его достаточно хорошо: человек простой, общительный, любитель выпить и хорошо закусить. Хотя граф и не обладал большим военным дарованием, при дворе его ценили. Он был вхож к самой императрице. По её высочайшей воле он входил в состав Конференции и был назначен в государственные комиссии по наиболее важным делам. Именно его назначила она вместе с братьями Шуваловыми в следственную комиссию по делу фельдмаршала Апраксина, обвинённого в государственной измене. Принимал граф участие и в решении судьбы Бестужева-Рюмина.

Бутурлин остановился в местечке Мариенвардер, заняв под жильё большой помещичий дом. Поскольку Репнин имел с ним личное знакомство, то он не увидел худого в том, чтобы поехать к графу и поздравить его с назначением на высокую должность, а заодно попросить дозволения отправиться в Петербург в двухмесячный отпуск. После прибытия в армию он ещё ни разу не отдыхал и имел на такой отпуск полное право.

Фельдмаршал встретил князя с присущим ему радушием.

— Эй, человек!.. — крикнул он так, чтобы его услышали в соседней комнате. — Быстро всё на стол. Ко мне прибыл друг.

Вскоре на его рабочем столе появились несколько бутылок вина, закуска. Бутурлин сам наполнил бокалы и со словами: «За здоровье всемилостивейшей государыни!» нетерпеливой рукой поднёс бокал ко рту. Репнин выпил вслед за ним, после чего принялся расспрашивать фельдмаршала о жизни в Петербурге.

— А что тебя более всего интересует? — взглянул на него Бутурлин. — Михайло Воронцов? Граф поднялся до самого верха: был вице-канцлером, а теперь великий канцлер.

— А какова судьба графа Бестужева-Рюмина?

— О Бестужеве и думать уже забыли. Прозябает в ссылке.

— А фельдмаршал Апраксин?

Бутурлин, отодвинув от себя бокал, перекрестился:

— Апраксин скончался, царство ему небесное. В том же селении, где находился под арестом. Следствию теперь конец, — добавил он, вздохнув с облегчением.

Опорожнённые бокалы были наполнены снова. Репнин попытался отказаться от второго захода: ему до вечера надо было вернуться в полк, а дорога от дождей трудной стала — с хмельной головой можно влететь в больше неприятности.

— Ничего не случится, — отрезал ему путь к отступлению Бутурлин. — Аль не желаешь со мною выпить? С фельдмаршалом, главным своим начальником?! Обижаешь, князь.

Обижать своего начальника Репнину не хотелось, и Репнин выпил с ним ещё. А потом ещё и ещё. После четырёх бокалов фельдмаршал сделался таким любвеобильным, что полез к гостю целоваться.

— Ты — мой друг, и я тебя люблю. Проси что хочешь — всё для тебя сделаю. Говоришь, отпуск? Дам тебе отпуск. Не на два, а даже на три месяца могу дать. Отдыхай. Только малость надо подождать. Надобно сперва учинить пруссакам новое поражение. Сделаем сие — пошлю тебя с реляцией в Петербург, и будет у тебя не только отпуск, но и чин генерала. Верь мне, всё будет так, как я говорю. И давай за это выпьем.

— Но я и так уже пьян, — воспротивился Репнин. — Боюсь, не смогу удержаться в седле.

— Не удержишься, так в коляске поедешь. А оставлять вино недопитым просто грех. Вино хорошее, вреда от него не будет.

Бутурлин отпустил своего гостя только к вечеру. Отправил, как и обещал, в коляске.

Уже дома Репнин почувствовал себя плохо: его рвало, и весь следующий день он провалялся в постели, ругая себя за то, что позволил выпить лишнего.

…Мечты фельдмаршала Бутурлина об учинении пруссакам нового сокрушительного поражения остались только мечтами. Генерального сражения между противоборствующими сторонами так и не произошло. А коль не было сражения, не могло быть и виктории, о которой он так красноречиво говорил за бокалами хмельного, принимая у себя князя Репнина. И не пришлось ему посылать князя с радостной реляцией в Петербург, которая могла бы обернуться лично для Репнина высочайшими милостями её величества. Не получилось…

А ведь всё могло быть иначе. Начиная кампанию, Бутурлин имел в своём распоряжении четыре дивизии, не считая корпуса Румянцева, имевшего задачу завоевать Кольберг. Такого количества войск не имели до него ни Апраксин, ни Фермор, ни Салтыков. К тому же он мог рассчитывать на участие в баталии вместе с русскими австрийского фельдмаршала Доуна, а у того тоже прибавилось войск. В общей сложности у союзников набиралось сто двадцать тысяч человек, в то время как у Фридриха Второго было менее шестидесяти.

В этот раз местом боевых действий была избрана Силезия. По взаимной договорённости союзные армии должны были встретиться у стен Бреславля, являвшегося главной крепостью этой провинции. Однако, прибыв на условленное место, русские не нашли там австрийцев. Тем не менее Бутурлин приказал своим воинам начать подготовку к осаде. Солдаты принялись рыть ретраншементы, несколько дней работали не разгибая спин. Но тут разведчики доложили: австрийцы обнаружены близ городка Стригау. Обрадованный фельдмаршал приказал прекратить земляные работы и поспешил с войсками к упомянутому городку. Соединение союзных армий наконец-то состоялось. Встреча союзных фельдмаршалов была столь сердечной, что вылилась в большую попойку.

Пировали несколько дней кряду, заверяя друг друга в верности дружбе, воспылавшей между ними. А потом, устав от хмельного, повели войска к Швейдницу, куда, по последним сведениям, отошёл прусский король, оставив Бреславль. Швейдниц не имел мощных крепостных стен, и граф Доун уверял своего русского друга, что взять захудалый городишко не составит особого труда. Нетрудно представить их удивление, когда, приблизившись к этому провинциальному городку, они увидели перед собой мощные укрепления, ощетинившиеся множеством орудийных стволов. Пока союзники пировали, король Фридрих даром времени не терял.

При виде вражеских укреплений Бутурлин сразу утратил воинский дух. Ему расхотелось облачаться в лавры победителя, и он стал подумывать о том, как бы уйти от греха подальше. Что до графа Доуна, то он не только сохранил сей дух, но раззадорился ещё больше. Он убеждал русского союзника, что неприятельские батареи можно уничтожить одним махом, стоит только двинуть на них храбрых русских воинов, для начала хотя бы парочку дивизий. Бутурлин, хотя и похвалялся раньше геройством русских солдат, делом доказывать правоту своих слов не стал. Он предложил Доуну сначала испытать геройство австрийцев. Доун не согласился, и между главнокомандующими, ещё недавно клявшимися в неизменности дружеских чувств друг к другу, разразился нешуточный спор. Спорили долго. Глубоко уверенный в том, что королевские войска надобно атаковать всё же русским, а не австрийцам, Доун даже начертил своей рукой план русской атаки. Бутурлин не мог простить ему такой бестактности и, будучи в гневе, приказал своей армии сняться с лагеря и маршировать к исходным позициям. Доун чуть не взревел с досады. Ещё бы: русские оставляли его одного лицом к лицу с прусским королём. Впрочем, в последний момент сердце у Бутурлина дрогнуло, и он выделил для прикрытия армии австрийцев корпус генерала Чернышёва — тот самый корпус, который в своё время ходил на Берлин и в котором ныне служил со своим гусарским полком князь Репнин. Граф Бутурлин собрался и уехал так поспешно, что Репнин даже не успел напомнить ему об обещанном отпуске для поездки в Петербург.