Михаил Петров - Фельдмаршал Репнин

Когда верховному визирю доложили о провалившихся попытках Ассан-бея вырваться из крепости на соединение с другими турецкими войсками и понесённых при этом многочисленных потерях, он понял, что дела его плохи. Турецкая армия оказалась в своеобразной ловушке, вызволить из которой её могла только новая многотысячная армия. Такую армию султан прислать не мог. Тешить себя пустыми надеждами было нельзя. Осознав это, визирь решил обратиться к русскому главнокомандующему с новым посланием. Он просил перемирия и открытия нового мирного конгресса, выразив при этом готовность направить в Журжу своих представителей для переговоров.

Румянцев не стал мешкать с ответом. В своём письме он предупредил визиря, чтобы тот не посылал уполномоченных в Журжу, а вошёл в сношение с генералом Каменским, войска которого блокировали Шумлу. По сути предложений турецкой стороны он написал следующее: «О конгрессе, а ещё менее о перемирии, я не могу и не хочу слышать. Ваше сиятельство знаете мою последнюю волю: если хотите мира, то пришлите уполномоченных, чтобы заключить, а не трактовать главнейшие артикулы, о коих уже столь много толковано и было объяснено. И доколе сии главнейшие артикулы не утверждены будут, действия оружия никак не перестанут».

Перед тем как отправить письмо верховному визирю, Румянцев показал его Репнину.

— Прекрасно! — воскликнул Репнин, прочитав письмо. — Курс определён. Мы должны вести переговоры о мире с позиции силы. Я вас правильно понял?

— Совершенно правильно, — подтвердил Румянцев.

— Если это так, то мы должны позаботиться о том, чтобы турки чувствовали наше возрастающее военное превосходство в течение всего времени, пока будут проходить мирные переговоры. Если, конечно, визирь согласится выслать своих уполномоченных, — добавил Репнин.

— Визирю некуда больше деваться. Что до показного возрастания наших сил и возможностей, то сие беру на себя.

Предвидение Румянцева полностью оправдалось. Уже через два дня после доставки письма с парламентёром от генерала Каменского по эстафетной связи поступило срочное донесение: в расположение его войск с турецкой стороны прибыли два уполномоченных визиря со свитой из ста человек, имеющие полномочия вести с русской стороной мирные переговоры. В ответ Румянцев тотчас направил по эстафете приказ: турецких представителей сопроводить под охраной до селения Кучук-Кайнарджи, где их встретят представители главного командования российской армии.

— Наконец-то, князь, наступил ваш черёд действовать, — сказал он Репнину. — Собирайте нужных вам людей и готовьтесь к переговорам. Что до вашей дивизии, то с этого момента я беру её в своё распоряжение для маскарадных действий. Впрочем, мне довольно будет двух гренадерских полков и пяти эскадронов.

Местом мирных переговоров селение Кучук-Кайнарджи было избрано не случайно. В прошлую кампанию неподалёку от этого селения российский отряд под командованием генерала Вейсмана наголову разбил 30-тысячный турецкий корпус, уничтожив до пяти тысяч вражеских солдат и офицеров. Сие место служило туркам напоминанием о том, с каким сильным противником имеют они дело. Был и ещё один резон в пользу Кучук-Кайнарджи. Селение стояло на большой дороге Силистрия-Шумла, по которой направлялось подкрепление войскам, осаждавшим ставку визиря. Именно здесь было удобнее всего использовать «маскарадные» войска, дабы внушить турецким переговорщикам, что нескончаемая сила идёт на правобережье Дуная, способная создать реальную угрозу самой столице Оттоманской империи.

Турецких уполномоченных пропустили в селение не сразу. Около часа им пришлось простоять за околицей, и только потом их повели пешком по главной дороге мимо войск, делавших вид приготовления к походу на Шумлу. Наконец офицер из группы сопровождения подвёл турок к большому глинобитному дому с виноградником, возле которого стояли на привязи несколько верховых лошадей. На крыльце турок уже поджидал офицер с переводчиком.

— Добро пожаловать! Фельдмаршал ждёт вас.

В просторной комнате, кроме самого Румянцева, оказалось ещё несколько генералов. Представились по очереди: брат супруги великого князя Павла Гессен-Дармштадский, генерал-поручик князь Репнин, дежурный генерал Игельстром, генерал-квартирмейстер Муромцев.

После обмена приветствиями главный турецкий уполномоченный Ресми Ахмет-эфенди вручил Румянцеву письмо верховного визиря, высказав пожелание немедленно начать переговорный процесс. Не ответив на его пожелание, Румянцев попросил переводчика устно перевести содержание письма. Письмо содержало общие слова о желательности скорого заключения мира между воюющими сторонами и по существу ничего не добавляло к тому, что уже говорилось в прежних посланиях.

Едва переводчик закончил перевод письма, как Ресми Ахмет-эфенди снова стал просить быстрее начать переговоры. Углубившись в свои мысли, Румянцев, казалось, его не слушал. Наконец он заговорил:

— Видит Бог, как велико моё почтение к визирю. Однако в сей момент я считаю невозможным остановить движение войск к Шумле и потому нахожу открытие переговоров преждевременным. Впрочем, — после паузы продолжал он, — я могу согласиться на переговоры, но только с условием, чтобы мирный трактат был подписан не позже, как через пять дней.

Турецкие уполномоченные немного посовещались между собой и объявили, что с условием фельдмаршала согласны.

— Сегодняшний день не в счёт, — сказал Румянцев. — Переговоры начнутся завтра. Где и в какое время — вас уведомят дополнительно. С нашей стороны их будет вести сей генерал, — кивком показал он на Репнина и уточнил: — Генерал-поручик князь Николай Васильевич Репнин.

Когда турок повели в отведённые им квартиры, Румянцев объявил собравшимся, что первый шаг к миру сделан и теперь всё будет зависеть от дипломатического искусства князя Репнина и его помощников. И первым протянул Репнину руку, пожелав ему успеха.

Как и было обусловлено, мирные переговоры продолжались пять дней. То были нелёгкие дни. Дни острых дискуссий, дни призывов к благоразумию и справедливости, дни глубоких переживаний. На исходе пятого дня на стол легли листы с проектом трактата. Время разговоров кончилось, наступило время подписания документов.

Первым под трактатом подписывался Ресми Ахмет-эфенди. Репнин видел, как рука его мелко дрожала. Турецкого уполномоченного можно было понять: нелегко подписываться под таким договором. Условия мира для Турции оказались более тяжёлыми, чем те, которые предъявлялись на Фокшанском и Бухарестском конгрессах и от которых она тогда неосмотрительно отказалась.