Михаил Петров - Фельдмаршал Репнин

Предположение Репнина заставило главнокомандующего задуматься. В палатке воцарилась тишина. Репнин терпеливо ждал. Наконец фельдмаршал заговорил:

— Положение не так уж опасно. Мне думается, что Австрия, сама того не подозревая, помогает нам быстрее наладить отношения с Турцией. Следует только умело воспользоваться просчётами Вены.

Румянцев предложил следующий план: поскольку начинать войну с Австрией нельзя — дело сие безрассудное, — следует объявить относительно сей державы дальнейший нейтралитет. С другой стороны, необходимо поступить так, чтобы Турция не приняла этот нейтралитет за одобрение поступков Вены. Наконец, следует дать понять Австрии, что она не может оставаться совершенно спокойной на счёт того, что Россия ничего не станет предпринимать против её действий.

— Что до желания австрийского командования войти в сношения с Нашим командованием относительно княжеств, — сказал Румянцев, — то идти на таковое нам никак не можно. Никаких переговоров! Пусть генерал Борк сделает им примерно такое заявление: так как по заключённому ныне мирному трактату Валахия и Молдавия возвращаются Порте, то ей и принадлежит дело австрийского занятия.

Уже после того, как полковник Петерсон уехал в Константинополь в качестве поверенного, Румянцев написал письмо верховному визирю, в котором просил его «для облегчения взаимных сношений» прислать в главную квартиру российской армии своего поверенного с такими же полномочиями, какие имел направленный в Константинополь российский поверенный. Румянцев хотел, чтобы представитель визиря мог лично убедиться в отсутствии у русского командования каких-либо контактов и тем более договорённостей с австрийским правительством и что политика Австрии русскими не одобряется.

О том, как верховный визирь реагировал на это послание, Румянцев и Репнин узнали из донесения полковника Петерсона. Русский поверенный в Константинополе сообщил, что после ознакомления с текстом письма визирь выразил официальный протест австрийскому посланнику. С этого момента он не стал слушать и французского посланника, советовавшего ему отказаться от заключения с русскими мирного договора.

Почти одновременно с донесением Петерсона Румянцев получил письмо самого визиря. Он сообщал, что Порта не желает более терять время для налаживания добрососедских отношений между двумя державами и всемогущий султан будет рад принять российское посольство.

В один из сентябрьских дней 1774 года на большой дороге, что из Петербурга вела на Москву, появился необычный обоз: впереди следовали нарядно одетые гусары на выхоленных конях, за ними роскошные экипажи, военные повозки, нагруженные всяким добром, повозки с восседавшими на них низшими чинами, а в арьергарде ещё один конный отряд, но уже не гусарский, а кирасирский. Сей обоз представлял собой чрезвычайное посольство Российской империи, следовавшее в Константинополь для обмена ратификациями мирного договора, заключённого между двумя странами, ещё недавно воевавшими между собой.

В истории русско-турецких отношений такого многочисленного и богатого посольства ещё не бывало. В свите посла князя Репнина насчитывалось 500 человек: 18 обер-офицеров, 4 штаб-офицера, 13 строевых офицеров, 12 греческих офицеров, а также гусарские, кирасирские и гренадерские команды, трубачи, литаврщики, пехотные музыканты, певчие, гайдуки, скороходы, пажи, лекари, переводчики, секретари — всех не перечислишь.

Посольству предстояло проехать не одну тысячу вёрст. На его пути находились Москва, Киев, Фокшаны, Рущук, откуда уже начиналась прямая дорога до самой столицы Оттоманской империи.

Не стоит описывать ход путешествия. Это отняло бы слишком много времени. Скажем только, что длительная поездка закончилась благополучно, без каких-либо происшествий.

В Константинополь посольство вступило 3 октября через Адрианопольские ворота, с распущенными знамёнами, с музыкой и барабанным боем. Князь Репнин ехал на богато убранном оттоманском коне, высланном самим султаном навстречу ему как желанному гостю. В генеральском мундире, увешанный орденами и лентами, он держался в седле величественно, как и подобает представителю страны-победительницы. Его супруга, утопая в мехах, следовала в открытой коляске.

На улице, по которой следовал посольский обоз, было тесно от народа. Всем хотелось посмотреть, какие они, эти русские, с которыми так долго враждовали и которые теперь ехали к ним не с войной, а с миром. Местами возникали такие толпы, что стражам порядка приходилось освобождать дорогу силой.

Вид города будоражил воображение гостей. Здесь было не так, как в России. Плоские крыши приземистых строений, высокие минареты, яркая пестрота одежд, блестящие украшения на чалмах и кинжалах, коричневые полуобнажённые тела черни — в других местах такое вряд ли увидишь. Нищета и роскошь заявляли о себе непривычно вызывающе.

К месту своего расположения посольство прибыло уже в сумерках. Посла с супругой поместили в двухэтажном особняке, построенном в европейском стиле, с большими залами для приёма гостей и комнатами-боковушками для прислуги. Роскошные апартаменты получили в своё распоряжение и сотрудники посольства.

Первый день после приезда прошёл в хлопотах, связанных с размещением людей и имущества, доставленного обозом. Когда всё устроилось, Репнин послал офицеров известить о своём прибытии иностранные посольства. Послы иностранных держав в тот же день направили к нему секретарей, а вскоре и сами приехали. Первыми нанесли визит прусский, австрийский, французский и шведский министры. Французский посланник маркиз де Сент-Приест представился с таким подкупающе весёлым выражением на лице, словно желал показать, что рад русско-турецкому мирному договору больше, чем кто-либо. На его словесные реверансы Репнин отвечал с учтивой сдержанностью: уж кто-кто, а он отлично знал цену этому дипломату. Выполняя волю своего правительства, Сент-Приест не гнушался самыми грязными приёмами, чтобы толкнуть Порту на возобновление войны с Россией.

Австрийский посланник, в отличие от француза, был невесел. При разговоре с ним Репнин улавливал нотки обиды, словно российский посол был виноват в том, что сорвались планы Вены в отношении захвата придунайских княжеств. Впрочем, его настроение сразу поднялось, как только гостей пригласили в столовую к накрытому столу. Здесь всё или почти всё было доставлено из России — чёрная икра, вяленая стерлядь, белужьи спинки, копчёные гуси, солёные грузди и многое другое, чего гости до этого не пробовали.

За угощением разговор как-то сам по себе зашёл о новом султане. Желая щегольнуть своей осведомлённостью, европейские дипломаты охотно делились сведениями — что за человек, характер, привычки. Говорили, что он доводится братом усопшему монарху и что лет ему пятьдесят. Характера твёрдого не имеет. Малодушен, безволен. Одно название — повелитель, реальная же власть находится в руках его сестры и верховного визиря. Ежели где и проявляет себя самодержавным властелином, то разве что в своём гареме. По слухам, гарем великолепный. Однако увидеть султанских красавиц невозможно: их стережёт армия евнухов…