Михаил Петров - Фельдмаршал Репнин

— Но мы с ним не так близки, чтобы обращаться с подобными просьбами. Одно время были постоянными партнёрами в шахматы, но это ещё ничего не значит.

— Но поговорить-то с ним можете?

— Я должен всё это хорошенько обдумать.

После такого разговора на душе у Репнина стало легче: перед ним засветился луч надежды. Он пока ничего не говорил жене, но с того момента мысль о получении крупного займа у богатого голландского банкира не покидала его.

А жизнь тем временем шла своим чередом. Из Москвы, куда отбыл с великой командой граф Орлов, дабы покончить с моровой язвой, всё ещё поступали плохие вести. Чума продолжала безжалостно косить людей, хотя и предпринимались против неё решительные действия.

Очень много толков вызвало сообщение о бунте московской черни. Однажды у Варварских ворот стал собираться народ с подаяниями Боголюбской иконе Богоматери. Желая избежать большого скопления людей в тесном пространстве, архиепископ Амвросий приказал запечатать сундук для сбора подаяний и вместе с иконой перенести его в другое место. Разъярённая чернь с криками: «Грабят Боголюбскую Богородицу!» бросилась искать архиепископа для расправы сначала в Чудов монастырь, а затем в Донской. Найдя его в Донском монастыре, бунтовщики учинили над ним скорый суд и убили. Чтобы подавить бунт, генералу Еропкину, оставшемуся за градоначальника, пришлось применить против бунтовщиков пушки, выставить войска…

В связи с непрекращавшейся опасностью распространения чумы императрица издала собственноручный манифест, в коем с соболезнованием указывала на тех, кто «поставляя карантин себе за великое отягощение, скрывают больных и не объявляют о них поставленным в каждой части города начальникам; другие, оставляя больных в домах одних без помощи и попечения, сами разбегаются и разносят болезнь и трепет, которыми заражены; третьи вынашивают скрытно мёртвых и кидают на улице христианские тела без погребения, распространяя заразу единственно чтоб не расстаться с заражёнными пожитками и не подвергнуться осмотру приставленных к тому людей». Манифест заканчивался словами: «Всякое же угнетение, утеснение, грубость и нахальство всем и каждому запрещаем употреблять, — наипаче же паки и паки наистрожайше запрещаем всем начальникам и подчинённым брать взятки и лихоимствовать как при осмотрах, так и при выводе в карантин».

Дабы предупредить появление язвы в самой столице, было приказано устроить на подступах к Петербургу карантинные заставы. Дополнительные карантинные заставы были поставлены на Старорусской, Тихвинской, Новой и Старой Новгородской и на Смоленской дорогах. На все заставы были определены гвардии офицеры с командами для «наикрепчайшего смотрения, чтоб никто без осмотра и окурения не был пропущен из едущих и пеших, с их экипажем и пожитками».

К концу октября из Москвы стали, наконец, поступать обнадёживающие вести. Если раньше число чумных жертв доходило от 800 до 1000 в день, то сейчас умершие исчислялись только десятками. Всё это приписывалось заслугам графа Григория Орлова. Фаворита императрицы расхваливали на все лады. В некоторых присутственных местах посетителям навязывали стихи московского поэта Василия Майкова, посвящённые любимцу общества. Вот что писал о нём поэт:

«Покоритель язвы» вернулся из Москвы в Петербург в конце ноября. Это событие было отмечено шумными торжествами. По сему случаю в Царском Селе были сооружены триумфальные ворота, а на монетном дворе по приказу императрицы выбили медаль с его портретом и изображением Курция, бросающегося в пропасть, с надписью: «И Россия таковых сынов имеет».

Итоги работы по ликвидации моровой болезни обсуждались на открытом заседании Государственного совета с участием наиболее видных представителей высшего общества. Имел приглашение на это заседание и князь Репнин, но присутствовать на нём не смог. Состояние его здоровья снова ухудшилось, и он вынужден был большую часть времени проводить в постели. Почти всю зиму не покидал он своего дома.

Для лечения на водах Репнин выехал только летом 1772 года.

Репнину крупно повезло: голландский банкир Гопа, к которому он обратился, выдал ему в виде займа 120 тысяч рублей. Кто за него поручился — осталось тайной. Да это и не столь уж важно. Главное — князь избежал разорения, у него снова появились деньги, и он мог расплатиться, наконец, со своими многочисленными мелкими кредиторами.

Однако во время пребывания на водах полного душевного комфорта Репнин не испытывал. Его беспокоили события, связанные с судьбой Польского королевства. Дело в том, что с некоторых пор Пруссия, Австрия и Россия стали посматривать на это королевство как на большой пирог, от которого можно отрезать для себя лакомые куски. Усилению их аппетитов способствовали неустойчивое внутреннее положение в этой стране, непримиримость конфедератов и непрекращающиеся попытки вмешательства в дела Польши со стороны Франции. Подстрекая конфедератов на продолжение борьбы против короля Станислава и «русского засилья», французские власти щедро снабжали их денежными средствами, оружием, посылали своих инструкторов. Пользуясь такой поддержкой, конфедераты действовали дерзко, открыто переманивали королевских солдат в свои отряды. Мятежи вспыхивали то в одном, то в другом месте, и российским войскам, расквартированным в Польше, для наведения порядка довольно часто приходилось применять оружие. Что до короля Станислава и верных ему войск, то они не предпринимали никаких решительных действий, полагаясь на то, что авось конфедераты сами образумятся и покорятся, наконец, законным властям.

Неопределённость в поведении короля Станислава породила в Европе много разных толков. В столицах упомянутых выше государств стали поговаривать о том, что-де Польское королевство занимает слишком большую территорию, которой трудно управлять, и было бы не худо отрезать от сей территории часть земель в пользу соседей. Трудно сказать, как далеко распространялись такие разговоры, но так или иначе они дали толчок действиям. Не долго думая, прусский король Фридрих Второй составил проект договора между Пруссией и Россией относительно раздела многострадальной Польши и представил его Петербургу. Репнин видел этот проект перед отправкой на целебные воды, когда заходил к графу Панину попрощаться. Он высказал тогда первому министру своё отрицательное отношение к сей бумаге и советовал ему воспрепятствовать её одобрению российским правительством. Но… уже будучи на водах, он узнал, что к договору присоединилась Австрия. Межгосударственный сговор завершился обнародованием Манифеста трёх держав, который Репнин не мог воспринять иначе как трагедию Польши.