Михаил Петров - Фельдмаршал Репнин

— И вам пришлось ретироваться, не так ли?

— Ретироваться — не то слово. Правда, на первых порах нам действительно пришлось отойти в сторону Бухареста, чтобы не угодить в ловушку, но потом вместе с Потёмкиным мы наметили необычный план: видимостью поспешного отступления завлечь турок в преследование наших войск, заставить их таким образом растянуться, обнажить свои фланги, после чего повернуться к противнику лицом и решительно контратаковать.

— И у вас получилось?

— Ещё как получилось! Наши гренадеры, перейдя в контрнаступление, сначала сделали по передней, наиболее плотной толпе янычар ружейный залп, а потом заработали штыками. В эту самую минуту по правому флангу противника неожиданно ударили кавалеристы Потёмкина, задолго до этого скрытно занявшие выгодные для себя позиции. Среди турок началась паника, они бросились бежать обратно по той же дороге, по которой только что наступали. Мы преследовали их до самого Дуная.

Слушая рассказ Репнина, Салтыков одобрительно кивал головой.

— Молодцы, ей-богу, молодцы! — восхищённо говорил он. — И тактику избрали правильную, самую правильную, какую можно было только придумать при обстоятельствах, сложившихся на тот час. Словом, молодцы!

Репнин многозначительно вздохнул:

— Приятно слышать похвалу от такого полководца, как вы. Однако у фельдмаршала Румянцева на сей счёт было другое мнение. За ту тактику, которую вы только что похвалили, мне пришлось выслушать от главнокомандующего немало неприятных слов.

— В сие трудно поверить. Должно быть, он наговорил всё это с досады, вызванной неоправданной потерей крепости. Уверен, что он уже сожалеет о размолвке между вами. Вот увидите, всё уляжется и вы ещё сильнее полюбите друг друга.

Репнин остался у фельдмаршала ночевать. Своё путешествие он возобновил только на следующий день. Чтобы избежать встреч с карантинными заставами, по совету графа Салтыкова решил ехать по направлению на Смоленск, затем, не доезжая до города, повернуть направо и таким образом выйти на большую петербургскую дорогу.

Погода стояла сухая и тёплая. Лошади мчались быстро, и казалось, никакие несчастья не могли ожидаться в пути. Но, видно, уж такая была судьба: в том месте, где дорога сворачивала на Петербург, Репнин вдруг почувствовал сильную боль в правом боку. Пришлось даже остановиться, чтобы боль унялась. После нескольких минут отдыха ему стало лучше, но едва экипаж тронулся с места, как боли возобновились.

— Беда! Совсем стал разваливаться, — пожаловался он камердинеру, сидевшему рядом.

— Что теперь будем делать? — забеспокоился камердинер.

— А что можно сделать? Придётся терпеть. Только скажи форейтору, чтобы не гнал лошадей и избегал тряски.

До Петербурга Репнин добрался совсем больным.

Жена Наталья Александровна даже испугалась, глянув ему в Лицо, выдававшем пережитые мучения.

— Ты ранен?

— С чего ты взяла? Просто нога правая отяжелела. Отдохну немного, и всё пройдёт.

Для больного человека семья лучше всякого лазарета. В кругу близких ему людей — любимой жены и трёх милых дочурок — Репнин быстро избавился от дорожной усталости, да и боли притупились. Уже на третий день после прибытия он почувствовал себя так хорошо, что решил нанести визиты знакомым и в первую очередь графу Никите Ивановичу Панину.

Граф Панин, всё ещё сохранявший за собой должность руководителя внешнеполитического ведомства России, принял его в резиденции коллегии иностранных дел. Человек неулыбчивый, умевший скрывать свои эмоции, в знак приветствия он только подал руку, а не обнял, как это делали многие знакомые ему сановники.

— Недурно выглядишь, — промолвил граф, бегло оглядев гостя с ног до головы.

— И такое вы говорите человеку, которого мучают почечные колики и отнимается правая нога!.. В вас нет никакого милосердия, граф, — с показной обидой сказал Репнин.

Если при встречах Панин чаще всего обращался к нему на «ты», то Репнин неизменно говорил ему «вы», хотя и доводился ему по жене родственником. Он был моложе графа на шестнадцать лет, и одно это заставляло относиться к нему с особым почтением.

— Пожалуй, ты прав, — сказал Панин, оглядев гостя на сей раз более внимательно. — У тебя действительно усталый вид. Садись и рассказывай.

— А что рассказывать? Война — не увеселительные прогулки.

— В отпуск приехал?

— Да. Кстати, я заехал к вам как раз по этому поводу.

— По поводу отпуска?

— Когда писал рапорт об отпуске, не думал, что мои недуги могут так сильно обостриться. Думал, до начала новой кампании всё пройдёт и смогу снова вернуться в армию. Но теперь чувствую, болезнь может затянуться, придётся ехать лечиться на целебные воды в Пруссии.

— А тебя от такой поездки что-то удерживает?

— Мне нужен дополнительный отпуск, и я надеюсь, что вы в этом поможете.

— Каким образом?

— Замолвите за меня слово перед государыней.

На губах первого министра появилась осуждающая усмешка:

— Государыня заниматься этим не станет. У неё есть более важные заботы. В Москве чума, и все усилия двора направлены на то, чтобы побыстрее погасить эту болезнь.

— Я понимаю, — разочарованно выдохнул Репнин, — и всё же мне надобно что-то предпринять.

— Сколько дней необходимо прибавить к отпуску?

— Дней? Мне нужен целый год.

— А поменьше нельзя?

— На водах лечатся обычно в летние дни, а сие означает, что я могу поехать туда только летом будущего года. Зиму проведу в Петербурге, лето в Пруссии — вот и получается год.

— Такого продолжительного отпуска тебе, конечно, никто не даст. Единственное, что можно сделать в твоём положении, — уйти на год в увольнение.

— Какая разница?

— Разница большая. В случае увольнения не будешь получать от казны жалования.

— Я готов с этим согласиться.

Панин подумал немного:

— Завтра я должен встретиться с вице-президентом военной коллегии графом Чернышёвым. Постараюсь поговорить с ним о твоём деле. Тебе же следует зайти к нему несколько позднее. Думаю, будет лучше это сделать в начале будущей недели. К тому времени вопрос может уже решиться.

Репнин тепло поблагодарил за обещанное содействие.

— Не стоит благодарности, — сказал на это Панин. — Я не забываю о наших родственных связях и считаю, что мы должны помогать друг другу.

— По случаю своего ухода в отпуск я решил устроить маленькое застолье. Мы с Натальей Александровной будем рады, если вы согласитесь принять в нём участие.

— Я не любитель людных застолий, и ты об этом хорошо знаешь.

— Не беспокойтесь, я не намерен собирать весь город. Кроме вас будут только Куракины.

— Хорошо, постараюсь приехать, — пообещал граф…