Михаил Петров - Фельдмаршал Репнин

Глубокий обходный манёвр противника не остался незамеченным. Репнин понял, что турки могут устроить для него ловушку, и стал отходить к Бухаресту. Турки последовали за ним. Тогда у Репнина возник новый план: видимостью поспешного отступления по большой бухарестской дороге спровоцировать турок на передислокацию из развёрнутого строя в походный порядок, а затем заставить при маршировании растянуться, обнажить фланги и внезапно контратаковать: пехотой с фронта, а кавалерией с правого фланга.

Турки следовали за русскими по пятам. Махмет-паша был абсолютно уверен, что противник бежит, что он не в силах ему противостоять. У него и в мыслях не было, что его может ожидать какая-то ловушка. Между тем всё получилось именно так. Когда турецкий корпус, увлечённый преследованием, казалось бы, уже окончательно расстроенного противника, вытянулся в глубину на добрую версту, русские гренадеры вдруг повернули на сто восемьдесят градусов и сами пошли в атаку на наступающих янычар. Янычары, издавна славившиеся своей храбростью, невольно остановились, а затем попятились назад, выгадывая время, когда на помощь передним подоспеют те, кто следовал позади. В этот момент по правому открытому флангу внезапно ударила русская кавалерия, и тут началось такое, что потом Ахмет-паша с болью вспоминал в течение всей жизни. Защититься от кавалерии ятаганами было невозможно, и янычары ударились в бегство, тесня и опрокидывая своих же сородичей. Ахмет-паша, угрожая расправой, пытался остановить бегущих, принудить их к организованному сопротивлению, но его не слушали. Русские преследовали турок до самого Дуная. Сколько было порублено саблями и заколото штыками — никто точно не подсчитывал, но говорили, что не менее трёх тысяч человек. Многие с таким подсчётом не соглашались и считали, что это число следует удвоить. Как бы там ни было, такой победой мог гордиться любой военачальник, тем более что достигнута она была с применением новой тактики, до этого не использовавшейся в крупных сражениях.

И Репнин, и Потёмкин, отличившиеся в этом сражении, имели все основания рассчитывать на получение наград, но главнокомандующий, ещё не простивший им потерю Журжи, отнёсся к победе более чем сдержанно.

— Я зело сомневаюсь, что для учинения баталии с турецким корпусом, кстати, не превосходящим вас числом, надо было бежать под стены Бухареста, — сказал он. — Лишние передвижения войск только изматывают людей. Обстановка требует более решительных действий. Вы обещали вернуть Журжу, но до сих пор этого не сделали. Почему?

— Прежде чем брать Журжу, я должен был разбить корпус Ахмет-паши.

— Это не оправдание.

Фельдмаршал уехал из Бухареста в главную штаб-квартиру даже не попрощавшись. Репнин почувствовал себя глубоко обиженным. Никогда ещё главнокомандующий не поступал с ним так несправедливо. Уж не избавиться ли от него хочет?

В тот же день он написал на имя Румянцева рапорт с просьбой о предоставлении ему отпуска в связи с ухудшившимся состоянием здоровья. Нанесённая душевная рана была столь велика, что для её излечения нужно было время и перемена обстановки.

Румянцев, не колеблясь, удовлетворил его просьбу. На место Репнина был назначен генерал Эссен, до этого командовавший российскими войсками в Польше.

тправляясь в отпуск, Репнин рассчитывал добраться до Петербурга, где его ожидала семья, ещё до наступления осенних ненастий. Но поездка неожиданно затянулась. При подъезде к Москве его экипажу преградили путь солдаты карантинной заставы.

— В городе свирепствует моровая болезнь, — доложил ему гвардейский офицер, представившийся начальником заставы. — Въезд запрещён всем, кто не имеет на то личного разрешения генерала Еропкина.

— Но я могу получить такое разрешение от самого генерал-губернатора, графа Петра Семёновича Салтыкова.

— Графа Салтыкова нет в городе, он переехал в село Марфино.

— Марфино? Кажется, это где-то рядом?

— Отсюда вёрст двадцать — двадцать пять. Так что ежели вам необходимо до его сиятельства, то вам разумнее ехать в Марфино. А в самой Москве страшная язва: не успевают на кладбища покойников вывозить.

Репнин послушался доброго совета и поехал в названное село. Кстати, в Подмосковье у князя было собственное родовое имение Воронцово, и он мог остановиться на короткий отдых там, но до Воронцова было далеко, а Марфино тут, рядом… К тому же у него пробудился интерес к прославленному полководцу. Захотелось посмотреть, как он живёт, чем занимается, поговорить с ним о современных событиях.

Приезд в Марфино Репнина так обрадовал старого фельдмаршала, что он не сдержал слёз. Репнин тоже был тронут. С момента их последней встречи победитель прусского короля сильно одряхлел, выглядел жалким, беспомощным. Да и памятью ослаб. Долго перебирал имена генералов, с которыми вместе воевал в Семилетнюю войну, но так и не смог всех вспомнить. О своём генерал-губернаторстве в Москве почти ничего не рассказывал. Только сокрушался, что напрасно послушался своего помощника генерала Еропкина да архиепископа Амвросия, уговоривших его покинуть чумную Москву и поселиться в подмосковном имении. Хотя и отнялись у него ноги, хотя и не было прежнего соображения в делах, а всё ж надо бы ему остаться вместе со всеми. А то нехорошо получилось: едва он уехал, как следом подались из города и другие чиновники…

— А что это мы всё обо мне да обо мне, — вдруг спохватился фельдмаршал. — Расскажите лучше про войну. Как там Румянцев, как сын мой граф Иван?.. Давно уже не получал от него вестей, и мне о нём ничего не известно.

— Граф Иван Петрович по-прежнему командует тяжёлой артиллерией, — отвечал Репнин. — В баталии при «Рябой Могиле» были с ним вместе: помогал моему корпусу разбить татарскую конницу. Да вы, наверное, об этом сами знаете. Его заслуги отмечены наградами.

— О ваших баталиях много писали в «Ведомостях», но я почему-то не находил там имени своего сына. — Фельдмаршал поморщился от подступившей боли, подождал, когда она стихнет, после чего возобновил разговор: — Вы ещё ничего не сказали о Румянцеве. Помнится, он говорил о вас как о военачальнике с большим будущем.

— Боюсь, я его разочаровал.

— Почему так?

Репнину пришлось рассказать о том, как он был назначен командующим войсками в Валахии и как в первые же дни после своего назначения попал в полосу невезения. Сначала туркам удалось захватить крепость Журжа, что произошло исключительно по вине коменданта крепости, а затем они предприняли попытку отрезать корпус от главных сил армии.