Александр Золототрубов - Мерецков. Мерцающий луч славы

— Идёт следствие, мама, и свидание с ним не положено, такой у чекистов порядок. Но я согласен с тобой: давай ещё неделю подождём.

Дуня ушла на кухню и стала готовить ужин, а Володя ушёл к себе в комнату и сел за уроки. Он был всё ещё под впечатлением своего визита в военкомат. Седой полковник с угрюмым лицом прочёл его заявление, отложил в сторону и сказал насмешливо-весёлым голосом:

— Если желаешь идти служить в Красную Армию, я тебе помогу, хотя дело это трудное. По возрасту ты не подходишь… Конечно, на фронт я тебя не пошлю, — продолжал военком. — Надо прежде научиться бить врага. — Полковник открыл папку и нашёл в ней какую-то бумагу. — У меня есть возможность послать тебя учиться в Бронетанковую академию. Есть там своего рода подготовительный класс… Желаешь? Так сказать, «броня крепка, и танки наши быстры…»

— «И наши люди мужества полны», — подхватил Владимир, улыбнувшись.

— Вот-вот, и у тебя, должно быть, есть это самое мужество, но его нужно в себе пробудить, — философски заметил военком. Он встал и заходил по кабинету. — Я сам обожаю танки. Сидишь в бронированной машине, водитель жмёт, как говорится, на все педали, а ты бьёшь из пушки или пулемёта по врагу. И сразу видно, кто ты такой и на какое ремесло пригоден. А наше военное ремесло, Володя, очень тяжёлое, зато оно самой что ни на есть высокой пробы и ценится нашим народом. Погоди, ведь у тебя отец военный с юношеских лет, неужто не рассказывал?

— Бывало, и рассказывал, — замялся Володя. Он боялся, что полковник вдруг спросит, где отец и почему он не пришёл с ним. Но тот снова заговорил о том, как ему по душе танк.

— Конечно, в бою пуля и тебя может укусить, но в танке такое случается редко, а вот в открытом поле настичь тебя может скорее. Ну как, пойдёшь в танкисты?

— Согласен! — выдохнул Владимир. — Но я бы хотел ещё поговорить с мамой.

«А вот мама-то и не одобрила пока мой выбор, — взгрустнул Владимир, решая задачу по математике. — Ничего, батя меня поддержит, потому как сам военный…»

Дуня же, готовя ужин, всё гадала, когда, наконец ей разрешат навестить мужа. Вчера она ходила на Лубянку. Дежурный капитан сразу же принял её, едва она вошла к нему в небольшую комнату.

— Вы кто? — спросил он. В окно светили лучи солнца, и он прищурил глаза.

— Я жена генерала армии Мерецкова, мой муж находится в камере уже почти три месяца, и я ещё ни разу не имела с ним встречи. Может быть, сегодня мне разрешат навестить его? Я вас очень прошу…

— У меня, Евдокия Петровна, нет на этот счёт полномочий, но я доложу своему начальству вашу просьбу.

Она вскинула на него печальные глаза.

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

Капитан, однако, ничуть не смутился, наоборот, в его чёрных глазах вспыхнули весёлые искорки. Он сказал, что однажды был в камере у её мужа и тот спросил, не при ходила ли на Лубянку его жена, и назвал её имя.

— Ах вот как, извините, — смутилась Дуня.

Пока он звонил, она вышла из комнаты.

Через несколько минут дежурный пригласил её и сообщил, что в настоящее время её мужа осматривает врач, поэтому свидание не состоится.

— Приходите завтра к десяти утра, — предложил капитан.

— Спасибо вам, — промолвила Дуня, однако не уходила. — Скажите, он болен?

— Нога у него чуть опухла. — Капитан участливо посмотрел на неё. — Он что, ваш Мерецков, был когда-то ранен в ногу?

— Ещё в Гражданскую войну в боях под Казанью белоказак выстрелил в него в упор. Тогда могла быть гангрена, но врачи спасли его…

Домой Дуня вернулась чуть повеселевшая. Наконец-то завтра она увидит Кирилла. Когда сказала об этом сыну, тот тоже повеселел.

— Я очень волнуюсь, мама, — признался он. — А вдруг отца там били?

— Да ты что, сынок? — удивилась Дуня. — За что его бить-то? Он ведь не только генерал армии, но ещё и Герой Советского Союза! Нет, твой батя человек заслуженный…

Сталин выполнил обещание, данное Жданову. Генерал армии Жуков улетел в Ленинград принимать фронт у старейшины Наркомата обороны и верного друга вождя маршала Ворошилова. Направляя Георгия Константиновича в Ленинград, Сталин написал Клименту Ефремовичу записку: «Передай командование фронтом Жукову, а сам немедленно вылетай в Москву».

«Клим наверняка обидится, — подумал Сталин. — Ну и пусть! А если взбунтуется — получит от ЦК партии такой удар, от которого не скоро оправится. Да и оправится ли? Надо воевать по-современному, а он всё ещё видит себя на рысаке с шашкой в руке».

Он вызвал генерала Поскрёбышева.

— От товарища Жукова нет сообщений?

— Есть депеша о том, что он вступил в командование Ленинградским фронтом. Только что поступила телеграмма, я собирался доложить вам…

Но вождь уже не слушал его. Он в душе надеялся, что, если Жуков в Ленинграде, ситуация там должна измениться в нашу пользу.

«А куда мне послать Мерецкова? — вдруг подумал Сталин, ощущая лёгкие толчки сердца. — Да, подвёл меня Лаврентий. Есть у него хватка, нюх на людей, он очень помогает мне разделаться с теми, кто не понимает, как важно было укрепить вооружённые силы на случай нападения агрессора. Мы очистили нашу Красную Армию от врагов, от тех, кому были по душе идеи иуды Троцкого, очень хорошо оздоровили нашу армию и военный флот. Но допустили и серьёзные ошибки… Хотя, конечно, когда лес рубят, щепки летят, а тут полетело целое бревно — Мерецков. Вина тут в первую очередь не моя — Берии. — Сталин подошёл к столу, взял трубку, набил её табаком и закурил. — А Мерецкова мне, видимо, надо послать тоже под Ленинград. Это его давнее гнёздышко, где он чувствует себя как рыба в воде…»

Дверь неожиданно распахнулась, и в кабинет вошёл маршал Ворошилов — похудевший, с одутловатым лицом и набрякшими веками, которые слегка подёргивались. Сталин даже подумал, не заболел ли он.

— Прибыл к тебе, Иосиф, как и было приказано. — Ворошилов подошёл к столу.

— Садись. Дома был?

— Нет, я прямиком к тебе с аэродрома. Спасибо, что нашёл мне замену. Устал я чертовски, фронт тяжёлый, да и годы уже не те.

— И война не та, а то, что мы с тобой проходили, не идёт ни в какое сравнение, — заговорил вождь. Он хотя и поздоровался, но руку своему соратнику не подал. — Как думаешь, Жуков справится?

— Справится! — обнадёжил Ворошилов. — Человек он боевой, энергичный, ему такая фронтовая заваруха по характеру. Да и немцы перестали напирать, как это они делали раньше. Поверь, Иосиф, я даже сам однажды ходил в атаку. Такая злость поднялась во мне, что готов был этих паршивых фрицев грызть зубами!

— Зубы сломаешь, для этого нам нужны танки, — усмехнулся Сталин. — Вот ты, Клим, упомянул про свою атаку. Но к чему тебе идти в бой? Ты командующий фронтом, твоё дело руководить сражением, обеспечить войска всем необходимым оружием. Атака — удел бойцов и командиров, но не командующего фронтом.