Александр Антонов - Воевода Шеин

Всё это было потом, а пока Шеин видел нечто нелепое и даже никак не совпадающее с представлением о нормальном россиянине. Вот самозванец совсем рядом. Михаилу показалось, что тот посмотрел на него, заметил, может, запомнил. Но тут внимание Шеина было привлечено другим. За самозванцем ехал большой отряд польских вельмож и шляхтичей. Этот отряд удваивался тем, что за ним следовали оруженосцы. Они были увешаны оружием. Михаил вспомнил, что шляхтич без оруженосца всё равно что петух без хвоста. Шеин грустно улыбнулся от этого сравнения и тут же почувствовал, как в его душе рождается гнев: почему же в свите сына Ивана Грозного нет ни одного русского — боярина, князя, рынды, наконец? Всех оттеснили поляки. Что ж, такое было и при Иване Грозном, когда он женился на черкешенке Марии Темрюковне. Тогда его двор заполонили кавказцы.

Однако русские вельможи были в свите самозванца, они ехали следом за поляками, и их было не меньше сотни. Многих из них Шеин запомнил по той поре, когда они были в свите Бориса Годунова. «Вот они, придворные царя Бориса», — мелькнуло у него. Он отвернулся от них, тронул Сильвестра за локоть, сказал ему:

— Пойдём, любезный, от этого балагана подальше.

Вернувшись на Рождественку, Михаил велел накрепко закрыть ворота и калитку, никого из Кремля не впускать и дал самому себе зарок не показываться там. Он оставил за собой лишь возможность получать через Анисима какие-либо вести о жизни в Кремле, в Москве.

Прошло три дня, и Анисим принёс первую весть, которая заставила Михаила задуматься. В селе Преображенском Лжедимитрию была устроена встреча с инокиней Марфой, бывшей царицей Марией, матерью царевича Димитрия Угличского. И царица признала сына, обошлась с ним ласково. А он, как почтительный сын, три версты шёл с непокрытой головой около кареты царицы-матери.

Позже Михаил Шеин понял, как низко пала Мария Нагая, признав спустя какой-то год мощи царевича Димитрия, привезённые в Москву из Углича. Тому событию Шеин был свидетелем сам.

Но пришёл час, и Михаил избавил себя на несколько дней от каких-либо вестей из Кремля, из дворцовой жизни. В доме поднялась радостная семейная маета. Пришла пора Марии рожать дитя, и тут уж никак нельзя было обойтись без Катерины. Мария так и сказала Михаилу:

— Любый, привези к нам Катеньку-ясновидицу. Без неё я никак не справлюсь с родами. Чувствую, что дитя очень крупное.

Михаил велел запрячь крытый возок и поехал с возницей на Пречистенку. Катерина с дочерью Ксенией были в лавке, стояли за прилавком. Михаил поведал, зачем приехал. Катерина задумалась. Шеин даже испугался: вдруг откажет. Но Катерина размышляла о другом. Покупателей из лавки не выпроводишь — это не принято. Ксюшу одну не оставишь — разные покупатели бывают. Выход один: просить Михаила, чтобы побыл в лавке, пока не вернётся Сильвестр. Она так и сказала:

— Ты, славный, оставайся с Ксюшей, Сильвестр скоро придёт. Она торговать умеет, цены и счёт знает. А я поеду с твоим возницей.

— Спасибо, милосердная. За нас не волнуйся.

— И ты за нас не волнуйся. Всё будет хорошо.

Катерина ушла в дом, там собрала всё, что нужно, чтобы принять роды, и спустя несколько минут возок укатил на Рождественку.

Михаил в этот день славно поторговал с Ксюшей, но Сильвестра так и не дождался и был вынужден заночевать в его доме.

Сильвестр вернулся лишь утром. Впустив ведуна в дом, Михаил потрепал его по плечу:

— И где это ты пропадал? Катя вчера сказала, что скоро вернёшься. Заставил нас с Ксюшей поволноваться.

— Простите. Оказия случилась, когда-нибудь расскажу.

— А Катя вчера уехала принимать роды у Маши. Дай мне коня.

Сильвестр проводил Михаила до конюшни, дал коня, и Михаил помчался на Рождественку.

Мария в эту ночь благополучно разрешилась. Принесла сына. Михаилу оставалось только принимать поздравления. Он же подумал: «Надо же, Маша так и привыкнет рожать без меня».

Жизнь, однако, нарушила семейный покой Шеиных. Вскоре после встречи с «матерью» Лжедимитрий разослал по всей Москве посыльных, которые от его имени приглашали вельмож на обряд венчания на царство. Получил такое приглашение и Михаил Шеин. Он долго не мог решить, идти или не идти ему на обряд венчания в Успенский собор Кремля. Знал, что, как только Лжедимитрий будет венчан, всех вельмож обяжут присягнуть на верность венчанному царю. Отбросив всякий страх перед возможной опалой, Шеин отважился остаться дома в день венчания Лжедимитрия. И после венчания, сказано в хронике, «Шеин не торопился… с присягой и поклонился Гришке только тогда, когда ему поклонились другие».

Как потом узнал Михаил Шеин, Лжедимитрий был раздосадован и сердит на строптивого воеводу. Но вскоре за пиршествами, за приёмами вельмож всех рангов и иноземных послов царь забыл о нём.

Вспомнил же Лжедимитрий о Михаиле Шеине, когда задумал вводить в дворцовый оборот различные преобразования. Они касались всех московских государственных учреждений. Лжедимитрий замахнулся даже на Боярскую думу и пожелал вместо неё устроить Сенат по образу и подобию польского. И все положения о Сенате готовили поляки, лишь список сенаторов подготавливали русские — дьяки Дворцового и Разрядного приказов. Дьяки называли новый государственный орган не Сенатом, а «Советом его царской милости». Такое название понравилось Лжедимитрию, и он велел узаконить его в документах. «Совет его царской милости» разделили на четыре отделения: духовный, бояр, окольничих и дворян. В «Совет окольничих» было назначено шестнадцать человек, и первой была записана фамилия Шеина. Михаил пришёл к мысли о том, что Лжедимитрий стремится прибрать его к рукам. Тут было над чем задуматься, и Михаил вспомнил о думном дьяке Елизаре Вылузгине. Он отправился к нему за помощью. Он знал, что любезен дьяку, и тот всегда помогал ему добрым советом.

Не тратя попусту время, Михаил велел оседлать коней и поехал вместе с Анисимом на Сивцев Вражек, где жил в богатых палатах думный дьяк. Встретились Елизар и Михаил душевно. Дьяк велел подать на стол медовуху, закуски и, когда слуги управились с этим, пригласил Шеина за стол. Когда сели, спросил:

— Какая нужда привела тебя ко мне? Ты ведь, Михайло Борисыч, живёшь сейчас без забот.

— Есть нужда, и большая, батюшка-дьяк, не знаю, что и делать… Вписали меня первым лицом в «Совет окольничих», а я не хочу служить в нём.

— Ведомо мне, кто тебя вписал. Это князь Василий Голицын, первый из лиц при царе. А ему подсказал это твой старый соперник князь Димитрий Черкасский. А делать надо одно: отойти от этого совета подальше.

— Не знаю, как это исполнить.

— Невыполнимых дел нет. Любезен ты мне, Михайло-окольничий. Так вот вспомнил я, что, когда тебя покойный государь-батюшка Борис жаловал этим чином, он распорядился приписать к нему три сельца — так уж положено. Ты тут же к войску уехал, а дворцовая служба забыла тебя уведомить. Теперь же самое время съездить тебе в вотчину, потому как там хозяйский глаз нужен. А сёла твои в Костромской земле, близ большого села Голенищева. И грамота царская тебе написана. Завтра пришли в приказ своего Анисима, вручу ему царскую грамоту, и покидай Москву со всем семейством. А другого пути и нет тебе, ежели с честью послужить Руси думаешь.