Александр Антонов - Воевода

Уже через неделю в слободе был изготовлен дубовый сруб на погреб. Его перевезли в Борисоглебское, и Авдей проверил, надёжно ли сплотили, нет ли лазеек для мерзких тварей. Хорошо поработали бошаровцы, комар носа не подточит. Староста велел собирать подводы, чтобы отправить сруб в Москву. Он и сам хотел поехать с обозом в стольный град, чтобы испросить у Фёдора Григорьевича воли готовить сруб по своему разумению. По этой причине, чтобы всё было наглядно, он не уехал, пока не завели первых венцов новых палат. Вместе с Даниилом, с мастерами он сделал все промеры сруба, записал в ту бумагу, где были вычерчены палаты. Попросил Даниила:

— Ты, батюшка Фёдорович, приложи к бумаге свою руку.

— Полно, отец Авдей, батюшка и так всему поверит, — возразил Даниил.

— Да ладно уж, рука у тебя не отсохнет, голубчик, как приложишься…

Даниилу и самому было приятно подписать бумагу. И он вывел на ней: «Всё здесь праведно, батюшка. Даниил».

После отъезда Авдея Даниил распоряжался всем сам. Он почувствовал к этому вкус, радовался, что складно управляет сельчанами. Правда, иной раз они посмеивались: и чего это их, старых грачей, молодой учит, как гнезда вить. Хорошие это были дни в Борисоглебском, пока Даниил с Иваном близ плотников кружились. Они умудрялись-таки к обеденной трапезе устать и проголодаться, потому как оба нашли себе дело: то подкатывали мужикам брёвна на обработку, то вместе с ними поднимали их на сруб, то выбирали пазы. Тут им удалось освоить это мастерство. Главное, чтобы корытце получалось гладким и черта не перерубалась. И получалось у них ладненько. Когда верхнее бревно клали на нижнее, в пазу зажималась нитка.

И вовсе неожиданно для Даниила вернулся через полторы недели Авдей. Он приехал озабоченный, хмурый. Встретившись уже к вечеру с Даниилом дома, он без лишних слов произнёс:

— Тебя, Фёдорыч, батюшка в Москву зовёт. По какому поводу — не сказал, но дело, говорит, неотложное. Побратиму твоему тоже ехать. Утром чуть свет и отправляйтесь.

— Что ж это он не просветил тебя? Думай теперь невесть что.

— Намекнул он, что на службе тебя ждут, а больше ни слова.

— Ладно. Служба — это всегда тонкое дело, — успокоил себя Даниил. Он посмотрел на Пономаря: — Ваня, может, ты здесь останешься?

— Лишнее говоришь, Данилушка. Я уж как нитка за иголкой…

— Не суди меня, братец, я подумал, что тебе тут вольнее жить.

— Вольнее, а при тебе у меня воли больше.

Даниил в этот миг подумал о Крымской орде. Что-то о ней он в нынешнее лето ничего не слышал. Спросил Авдея:

— Ты, батька Авдей, почему мало новинок из Москвы привёз? Про Крымскую орду не слышал каких вестей?

— Слышал. Да нас они ноне не касаются. Сказывал Григорьевич, что хан Девлетка Литву воюет. Король литовский будто бы помощи просит у нашего царя-батюшки, а он отвечает, дескать, свои рубежи защищать некому. Да всё это, сказал твой батюшка, слухи. Цена им малая.

— Тогда мы спать пошли, — ответил Даниил.

Но не спалось Даниилу. На свежем сене над поветью только бы и спать беспробудно, как это делал Ивашка, ан нет, у Даниила ни в одном глазу сна не было. Волнами накатывались думы, которые пробудил спешный вызов в Москву. Счёл Даниил, что вызывает Разрядный приказ, значит, не его только, но и многих других, кто временно отошёл от службы по причинам пожара. Похоже, Москве что-то грозило от Крымской орды. Ведомо же было Даниилу, что крымцы всякий раз, когда вламывались в Литву и возвращались из неё, обязательно хотя бы одним крылом задевали Русское государство. И причины у орды были весомые. Крымцы возвращались из Литвы и Польши, не потеряв, можно сказать, ни одного воина, потому как в юго-восточных и восточных землях Литвы и Польши жило русское население, которое великие князья Литвы и короли Польши никогда не собирались защищать от ордынцев. Они же, награбив добра, уведя тысячи русичей в полон, но не утолив алчности, нападали на окраинные земли Западной Руси. И Даниилу даже думать не хотелось, какому разорению подвергалась тогда русская земля. И на пути движения орды стояли города Козельск, Мценск, Брянск, все селения до Дикого поля.

По мнению Даниила, именно это и всполошило Разрядный приказ и всех московских воевод. И теперь там в спешном порядке готовятся полки, чтобы защитить западные рубежи державы. Потому, счёл Даниил, ему надо мчаться в Москву, как говорится, на перекладных. И билась в его голове тревожная мысль о судьбе семьи Питирима, о Катюше. Похоже, что не обманывало её гадание, возвещавшее её терновый венец. Он уже навис над нею, и некому её заслонить, спасти от неволи. Чёрные мысли в голове Даниила били в набат. Не в состоянии лежать, он встал, спустился в поветь и вышел под звёздное небо. Тайное влияние открытой Вселенной на разум Даниила заставило его забыть мрачные картины, вызванные возбуждением, успокоило душевное волнение. Даниил подумал, что всё будет хорошо, что он успеет добраться до Козельска, пока там не побывают татары. С этими мыслями Даниил поднялся на сенник, лёг, укрылся домотканым одеялом и уснул.

Утром Даниил, на удивление себе, проснулся бодрым и выспавшимся. Иван всё уже приготовил к отъезду. Ласточка и чёрный молодой конь стояли под сёдлами, к ним были приторочены перемётные сумы с кормом. Пономарь сказал:

— Можно и в путь, Данилушка, да Авдей зовёт вкусить пищи. Грех отказываться.

За трапезой Авдей просветил Даниила:

— Твой батюшка принял все мои советы. Ноне же я отправлю в Москву десять подвод с мхом и пакли три воза. Ну а через неделю пойдут подводы со срубом.

— Тебе за радение спасибо, Авдей. Вижу, как всё у тебя ловко и чинно идёт. И я буду рваться в Борисоглебское поработать тут. Теперь прощевай пока.

В Москву Даниил и Иван вернулись в конце июля, к вечеру. В приказ уже не было смысла идти, и Даниил отправился с другом прямо к купцу Хвощеву, где Адашевы продолжали ютиться. Встреча с родителями показалась Даниилу грустной. Мать и отец были чем-то удручены. Они обняли Даниила, поцеловали и повели в покой, который занимали вдвоём.

— Присядь, сынок Данилушка, пока трапезу соберут, а я тебе наши печали поведаю.

— Слушаю, батюшка, — сев на скамью у стены, ответил Даниил.

— Не знаю, какая вражья сила донесла в Разбойный приказ весть о том, что вы с Иваном остановили коня Глинских на Сивцевом Вражке, но дело получило дурной оборот.

— Да откуда мы знали, что конь и холопы князей Глинских?!

— Ох, сынок, никому этого не докажешь. Потому сочли вас причастными к разбою над холопами, и мерой наказания вам — опала.

— И как она выражена?

— Вот грамота под печатями. — Фёдор взял с посудной горки пакет и показал Даниилу. — В ней ваша судьба. Да не вздумайте с нею скрыться, а то опала на всю семью упадёт.