Роман Петрозашвили - У стен Анакопии

— Если опора трона во дворце, скажи ему, что я хочу его видеть.

Рабыня неслышно вышла. «Он заставляет меня напоминать о себе», — с неудовольствием подумала Парсбит, но встретила внука приветливо.

— Ты совсем забыл свою старую бабушку. Моему сердцу холодно. Согрей его своим присутствием.

Барджиль бросил на бабку быстрый взгляд, стараясь понять, что означает ее жалобный тон, но увидел только раскрашенную маску, которую странно оживляли блестящие глаза. На юноше — плащ золотистого шелка, под ним кольчуга, искусно сработанная зарикиранскими мастерами [38]синие шаровары свисают над мягкими сапогами из красного сафьяна. Заплетенные в мелкие косички волосы схвачены на затылке узлом. Тонкий нос, чуть выпирающие скулы, слегка раскосые глаза и матово-бронзовый цвет лица говорили о том, что в жилах молодого царя течет кровь древнего рода Ашина. Парсбит про себя отметила, что Барджиль даже во дворце носит кольчугу, дабы не подвергнуть себя опасности быть пронзенным клинком тайного врага. Она показала ему на расшитую подушку, но Барджиль остался стоять, опершись локтем на высокую греческую вазу. Легкий дымок из бронзовой курильницы наполнял пoкои Парсбит благовониями. Она сделала вид, будто не заметила нежелания внука сесть ниже ее.

— Я говорил с гонцами.

— Откуда гонцы?

Барджилю не хотелось посвящать бабку в свои дела.

«Получается так, будто я ей докладываю как кагану», — подумал он с неприязнью, но скрывать ничего не стал: новости были важные, и касались они всего каганата. Барджиль же считал, что благополучие страны важнее дворцовых интриг: перед общей опасностью все будут заодно, а опасность была велика.

— Из Картли один азнаур сообщил, что халиф Xишам [39]снова призвал Масламу заняться делами Закавказья...

—Как, владыка арабов не снес головы презренному сыну рабыни?! — воскликнула Парсбит.

— Он для Хишама удобный человек, — возразил Барджиль. — Как сын халифа и рабыни Маслама не имеет права на трон, и в то же время он — надежная опора омейядов. Мы можем только сожалеть, что у на нет своего Масламы. Его возвращение на Кавказ означает, что арабы снова пойдут на нас.

«Ты хочешь сказать, что я без тебя не обойдусь?» — подумала она, а вслух сказала:

— Хазарским керханам [40]не впервые рубить головы почитателям ислама. Барджиль едва сдержался, чтобы не крикнуть eй: «Что ты понимаешь в воинском искусстве!» Он бросил на нее холодно-презрительный взгляд, напомнивший ей взгляд ее жестокого отца.

— До возвращения Масламы на Кавказ знамя омейядов поручено Саиду.

Парсбит вскинула на него встревоженный взгляд и он понял его значение.

— Да, тот самый Саид ибн Амр аль-Хараши, — с чувством некоторого злорадства подтвердил Барджиль.

— Велика ли его сила? — озабоченно спросила она.

— Лазутчики донесли, что Саид идет с тридцатитысячным войском. Кроме того, халиф дал ему много золота для набора войска на месте. Парсбит задумалась. Она уже не пыталась скрывать тревогу. Возвращение халифом в Закавказье старых врагов хазар — выдающегося полководца Масламы и грозного Саида — говорило о том, что арабы готовятся к нападению на них. Саид был наместником Хоросана и прославился жестокостью во время подавления восстания пенджикентцев. Сайд свирепо расправился с руководителем восстания Диваштичем. Халиф Хишам знал, кого послать на хазар, ставших на пути стремлению арабов прорваться в степи Придонья.

— Отправь послов к князьям северных саклабов. Пусть просят помощи войском.

Барджиль покачал головой, показывая всю бесплодность ее совета.

— Саклабы на нас злы: не забыли наших походов на них. Им на руку, если арабы ослабят нас войной.

— Видно, боги лишили их разума. Если мы не остановим арабов, они и их землю предадут огню и мечу...

— Лазутчики донесли, что в Картли неспокойно. По всему видно: картлийцы поднимаются на арабов.

— Не мешало бы заручиться поддержкой картлийцев, — оказала Парсбит.

Барджиль на это ничего не ответил, подумал лишь, что у его бабки короткий ум: картлийцы не простят хазарам их грабительских налетов, а кахетинцы тем более злы на них за частые набеги и пленение сына Петре.

После некоторого раздумья он небрежно сказал:

— Тархан Юкук-шад доносит, что приехало посольство от правителя Абазгии Леона.

— А этому что нужно?

— Просят невесту для брата правителя Федора.

Парсбит гневно встала.

— Нашу Чичек [41]мы отдаем за сына императора ромеев Константина. Лев Исавр стар, Константин скоро сам станет императором. А Федор кто? Брат правителя маленькой страны, подчиненной византийской короне.

Он не имеет даже права на правление. Не по чести сватаются абазги. Что ты ответил абазгским послам?

— Я еще не говорил с ними, потому что и в самом деле не знал, что им ответить.

Парсбит торжествующе взглянула на него; она поняла, что ее царственный внук в нерешительности. Если бы он дал согласие на брак Федора с одной из своих сестер, она из духа противоречия воспротивилась бы этому, но раз он не знает, что делать, то кто же должен знать, как не она? Парсбит подошла к курильнице и бросила на тлеющие угли щепотку какого-то зелья.

Закрыв глаза, она протянула над курильницей руки; чувственные ноздри ее трепетали, вдыхая возбуждающий дым. Она резко повернулась к Барджилю. Грудь ее высоко вздымалась от учащенного дыхания. Она смотрела на Барджиля расширенными зрачками.

— Кто знает, где обрывается тропинка жизни?.. Это знают только боги... Мы спросим богов Юлдыз [42]... Она умна и послушна... Мы отдадим ее за Федора...

Барджиль с плохо скрытым пренебрежением смотрел на бабку, одурманивающую себя дымом конопли. Он и сам уже почувствовал легкое опьянение. «Пусть устраивает судьбы моих сестер — это дело как раз для нее, лишь бы не вмешивалась в дела войска», — подумал он, но на всякий случай спросил:

— А что скажет солнцеликий?

— Солнцеликий спросит богов, и боги откроют ему тайну будущего. Я сама поговорю с солнцеликим.

Они расстались, довольные друг другом. Парсбит отправилась к кагану. Она взяла у чаушира-привратяика Шоно очищающий факел и вошла к сыну, не снимая обуви, как того требовал ритуал для тех немногих, кто допускался к кагану. Шоно остался у порога.

3

Верховный владыка хазар сидел у окна. Лицо у него худое и желтое, живот сильно вздут. Несмотря на жару, он кутался в теплый халат. Каган взглянул на мать, но в его тусклых глазах было лишь бесконечное равнодушие неизлечимо больного человека. Вялым движением исхудалой руки он приказал унести раздражающий его огонь. Парсбит отдала факел привратнику и тот, пятясь, убрался. Взгляд, который Шоно кинул на кагана и его мать, говорил о том, что ему очень хочется знать, о чем будет разговор. Парсбит внутренне содрогнулась при виде печати смерти, которая лежала на всем облике кагана. Она жалела его как мать, но не желала видеть здоровым. Больной, немощный, он устраивал ее больше; она вкусила сладость власти и уже не могла от нее отказаться. — Я пришла узнать волю богов, — смиренно сказала она.