Роман Петрозашвили - У стен Анакопии

Твердыми шагами он подошел к Леону и остановился, ожидая от него приветствий, но тот молчал; в его глазах было спокойное ожидание. Лонгин, однако, увидел и другое: едва приметную усмешку. Да, это уже не мальчишка, которого он в Палатии мог не удостаивать вниманием, — на него смотрел уверенный в своей силе и власти правитель. Патрикий вдруг осознал: для Леона возведение в архонтство — не милось императора, а признание им его наследственных прав на Абазгию. Негромко, но так, чтобы слышали все, Леон проговорил:

— Патрикий Лонгин, венценосный базилевс повелел тебе объявить мне свой келевсис. Читай же его.

Лонгин медленно развернул свиток и кашлянул, он сам удивился тому, что волнуется. Окинув властным взглядом площадь, он начал громко читать:

— Христолюбивому, божьей милостью блистательному правителю Абазгии Леону!..

Абазги, затаив дыхание, слушали келевсис далекого и непонятного, как бог, императора ромеев:

— Жалую звание архонта тебе и сыновьям твоим и будущим потомкам навеки. — Лонгин сделал ударение на последнем слове. — Повелеваю тебе хорошо относиться к эскузиасту картлийскому и его народу, ибо отныне ты не должен использовать свою власть в ущерб им и границам их эгрисоким... Леон без внимания слушал повеления императора о подготовке Абазгии к вторжению арабов и совместных действиях с Мирианом. Все это было давно согласовано Леоном с самим Мирианом еще в Цихе-Годжи и уже осуществлялось. Императорский келевсис лишь пересказывал то, о чем они договорились.

Когда Лонгин кончил читать, площадь огласилась возгласами: — Слава архонту Леону!

Леон с благодарностью смотрел на народ. Он не просил его громогласно проявлять радость по поводу признания императором его прав повелевать им. Народ сам признал за ним это право и теперь выражал свое удовлетворение тем, что император ромеев утвердил его. Новые возгласы одобрения взлетели к голубому анакопийскаму небу, когда Лонгин вручил Леону знак архонтства — золотую буллу с изображением императора.

После торжественного молебна и пира по случаю провозглашения Леона архонтом Лонгин осмотрел укрепления Анакопии, побывал в лагере. При всей своей неприязни к архонту он не мог не отметить его умелых действий по подготовке к войне. Под конец патрикий даже смягчился и говорил с ним почти дружески, но тут вдруг лицом к лицу столкнулся с Гудой и Богумилом. Он видел их еще на площади во время торжественной церемонии; тогда уже они показались ему знакомыми, но в то время было не до них.

— Откуда у тебя эти люди, архонт? Это воины священного Палатия, — Лонгин локазал на побратимов.

Лонгин подошел к Богумилу и в упор посмотрел на него. Тот ничем не выдал своего волнения, но у патрикия хорошая память.

— Я узнал тебя, славянин, и этого тоже,— он показал на Гуду. — Архонт, эти люди провинились перед императором и должны быть наказаны. Прикажи их заковать и отправить на мой корабль.

Богумил угрюмо смотрел на Лонгииа. Рука Гуды потянулась к мечу. Леон предостерегающе взглянул на побратимов. — Патрикий Лонгин, разве ты уже не наказал их, продав в рабство на корабль гребцами? Дважды за одну и ту же провинность не наказывает даже Божественный император. Я купил этих людей у камаритов, и они теперь мои. Я заллачу тебе за них, если хочешь, но отдать не могу. Они верно служат мне. Если я отдам их тебе, мой народ будет презирать меня за вероломство.

Патрикий понял: архонт не отдаст воинов, брать же за них плату второй раз не решился.

— Благодарите архонта, — процедил он сквозь зубы.

Гуда и Богумил понимающе переглянулись. Оба низко поклонились Леону, который и без того знал, что побратимы преисполнены к нему благодарности, потом обнявшись, пошли в свою хижину.

— Я тебе говорил: архонт не выдаст нас патриюию, ты же хотел спрятаться, как барсук в норе, — сказал Гуда.

— Проклятый патрикий хотел проглотить нас, да подавился, — ответил Богумил.

Побратимы рассмеялись.

5

Кончились торжественные молебны, пиры, смотры и военные игры, которыми ознаменовалось провозглашение Леона архонтом Абазгии. Лонгина провожали с почетом — все население Анакопии высыпало на берег. Как только корабль отчалил и народ стал расходиться, Леон сказал с облегчением: — Пора и за дело. — Потом повернулся к Богумилу. — Ты верно послужил мне и теперь свободен. То, что обещал, выполню: достойную награду получишь.

— Князь, ты даровал мне свободу. Разве может награда быть больше? — сказал он. — Моя жизнь и меч принадлежат Анакопии. Почто же отсылаешь меня, когда у ее порога война? Дозволь рядом с побратимом биться за тебя и Анакопию.

Гуда радостно посмотрел на Богумила. Он не умел словами изливать свои чувства, зато это умели его глаза. Потеплел и взор Леона.

—Не хочу тебя неволить, но не скрою: отрадно мне слышать твои слова. Будь по-твоему — оставайся, сколько сочтешь нужным. Но теперь ты будешь при мне — поможешь готовить Анакопию к осаде. Тебя же, — Леон повернулся к Гуде, — назначаю начальником военной школы. Помощником тебе — Ахра. Веди людей в лагерь и продолжай учения.

— Благодарю за великую честь, апсха! — Гуда с достоинством поклонился, построил начальников десятков и, отсалютовав Леону мечом, повел их в лагерь. Федор молча наблюдал за всем этим. В нем боролись противоречивые чувства: он восхищался умением брата завоевывать преданность людей и в то же время в нем росла на него обида.

— Сегодня в полдень придешь ко мне. Жить будешь в Анакопии, — сказал Леон Богумилу; взглянув на Федора, коротко бросил: — Пойдем.

Леон и Федор молча сели на коней. Миновав Анакопийские ворота, они стали подниматься по дороге к цитадели. Оба придержали коней, посмотрели на море — корабль был уже далеко.

— Брат, ты несправедлив ко мне, — тихо сказал Федор.

Леон взглянул на него и увидел его дрожащие губы. Он почувствовал себя виноватым перед братом, но ничего не ответил — ждал, что тот дальше скажет.

— Всем ты находишь дело, даже рыжебородому чужеземцу, а мне... А меня... За Хиблу прикажешь мне держаться?... В нем вдруг прорвалось: — В чем я провинился перед тобой? Или не одна в нас кровь? Взгляды братьев встретились — изучающий спокойный Леона и гневный Федора. «Да, кровь у нас одна, — подумал Леон. — Закипела она в нем, да и пора закипеть: прав брат, несправедлив я к нему». Сказал же сдержанно, не повышая голоса:

— Рыжебородым славянином не кори. Воинское искусство он хорошо знает, а дело и тебе найдется, и немалое. — Леон говорил, продолжая смотреть на корабль. — Проверь подвоз зерна и корма. Скот поблизости держи, чтобы быстро в крепость загнать могли, когда потребуется. За меня здесь остаешься. — Леон поймал на себе встревоженный взгляд брата и пояснил: — В Собгиси поеду. Из Цихе-Годжи гонец вчера был. Мириан просил меня помощью аланов заручиться. Бог даст, уговорю их прислать воинов для защиты Анакопии. Пусть старый грех перед Абазгией своей кровью отмоют. У нас же сил мало. — Сдается мне — не помогут аланы, — сказал Федор озабоченно. — Мусульмане и им покоя не дают.