Роман Петрозашвили - У стен Анакопии

— В стане агарян царит уныние, — сказал он. — Войско не может двигаться дальше. Сейчас как раз время напасть на него.

— Мы затем и пришли, — сказал Мириан.

Как ни велики были потери арабского войска, все же оно намного превосходило объединенные силы абазгов и картлийцев. Смертельно раненный зверь опаснее вдвойне — ему уже ничего другого не остается, как только подороже продать свою жизнь. Крадучись, подобрались на рассвете картлийцы и абазги к лагерю врага; он не охранялся, из него доносились стоны и мольбы о помощи. Мусульманские воины просили Аллаха смилостивиться над ними, проклинали войну и этот чужой край, где им приходится умирать. Внезапное нападение невесть откуда появившегося войска внесло в стан арабов панику. Отчаянные попытки Сулеймана и начальников отрядов сплотить воинов ни к чему не привели. Это был не бой, а истребление. Картлийцы и абазги вымещали на воинах Сулеймана накопившуюся годами ненависть к чужеземным поработителям. Богумил и Зураб не чувствовали того упоения боем, который присущ настоящему воину, лицом к лицу схватившемуся с достойным противником, они истребляли врагов в силу суровой необходимости, как земледелец истребляет саранчу. Гуда, как и они, деловито выполнял привычную работу, его лук беспрерывно то сгибался, то со звоном разгибался, посылая смертоносные стрелы, а когда колчан опустел, Гуда взялся за меч. Мириан и Арчил тоже не испытывали боевого пыла от своей кровавой работы, Федор же рубил врагов с озорством. А черный, как жук, приземистый и очень широкоплечий нахарар Тачат кромсал арабов с застывшим на лице выражением свирепой радости — он наслаждался местью за поруганную и растерзанную Армению, за свой разгромленный и сожженный удел, за племянника Арута.

Для Леона это был первый бой, если не считать поединка с Гасаном. Вначале он придерживался приемов, выработанных правилами мечевого боя, но вид крови опьянил его; он крушил врагов, руководствуясь старым правилом: если хочешь, чтобы у тебя не было врагов, уничтожай их.

Но не все арабские воины были больны, не все поддались панике и покорно предали себя воле Аллаха. Отдельные разрозненные кучки их сражались с ожесточением обреченных; особенно упорное сопротивление оказали кельбиты. Смертельно раненный зверь был еще силен, острые когти его перебитых лап опасны. Один из таких когтей в предсмертной судороге вонзился в живое тело картлийского войска и нанес ему тяжелую рану.

Бывает так: в прогоревшем костре вдруг займется какой-нибудь сук и оживит его ненадолго ярким пламенем. В догорающем костре битвы картлийцев и абазгов против арабов такой вспышкой стала кровавая свалка вокруг Мириана и Арчила. Зеид собрал уцелевших и ринулся на них. Он решил: раз Аллаху угодно, чтобы они покинули этот мир, так пусть покинут его и картлийские правители. Это из-за них мусульмане отправились в несчастный поход на Анакопию. Зураб и Богумил увидели, что Мириан и Арчил окружены и едва отбиваются от многочисленных кельбитов; богатыри напролом бросились им на помощь, пробивая себе дорогу мечами. За ними поспешил Гуда. Однако они опоздали: Зеид успел ударить Мириана копьем в бок, но в тот же миг его голова с оскаленными зубами покатилась — ее снес Зураб; Богумил же выбил из рук другого кельбита секиру, которую тот занес над Арчилом, и дал ему такой пинок ногой, что кельбит свалился замертво; сам Арчил не мог защищаться, потому что поддерживал брата, тяжело повисшего на нем. Зураб прикрыл их собой. До этого Гуда бился хладнокровно и расчетливо, но сейчас он рассвирепел. Богумил и Зураб тоже были неистовы в своем гневе. Но кельбиты не уступали им в злобе. Увидев, что картлийские правители и их защитники в большой опасности, Леон и Федор со своими воинами ураганом налетели на кельбитов и перебили их всех до единого. Сопротивление последней группы арабов было сломлено. Картлийцы и абазги беспощадно довершили разгром арабского войска. Лишь небольшой части его во главе с Сулейманом удалось спастись бегством. Тридцатипятитысячная армия мусульман, осаждавшая Анакопию, перестала существовать. В этой жестокой битве трехтысячное войско картлийцев и абазгов, потеряв лишь шестьдесят воинов, одержало блистательную победу. Крылатая весть о ней разнеслась по всей Картли и Абазгии. Помчались гонцы и в далекий Константинополь.

Тяжелое ранение Мириана омрачило радость победы. Его бережно несли на носилках. Иногда ему становилось лучше. Лекарям даже казалось, что он начинает поправляться, но потом снова наступало ухудшение и тогда войско останавливалось на несколько дней, хотя все стремились быстрее попасть в Анакопию. Одну из таких вынужденных остановок по просьбе Мириана сделали возле светлоструйиой реки Гумисты. Здесь Мириану легче дышалось. Он хотел продлить ощущение прохлады и покоя. Рана почти не болела, но на запавших щеках у него горел нездоровый румянец, а глаза лихорадочно блестели. Возле него неотступно находился Арчил. Мириан услышал топот коней и оживленные голоса.

— Что там? — спросил он.

— Посланец императора, — ответил ему один из служилых людей.

Мириан с помощью Арчила и подоспевшего лекаря приподнялся. Он увидел важного сановника, приближающегося к нему в сопровождении нескольких воинов в золоченых латах, какие носила стража Палатия. За ними шли Леон и Федор.

— Говори, зачем послан, — потребовал Мириан, видя, что посланец императора нерешительно замялся перед ним.

Сановник низко поклонился, что было не в обычае палатийской знати.

— Наш Божественный император повелел мне так сказать тебе от своего светлейшего имени: «Бог даровал тебе победу, а я дарю корону». С этими словами сановник взял у одного из своих спутников золотую корону и, став на колено, торжественно протянул ее Мириану. Тот бережно принял ее, надел на себя.

— Большей награды еще никто не удостаивался, — сказал он. — Передай Божественному императору Льву мои слова, которые говорю как перед богом: ты дал мне корону, а взамен приобрел мою жизнь и преданность.

Мириан снял корону и передал ее брату, потом обессилено откинулся на подушки и устало закрыл глаза. Арчил сделал знак всем удалиться. Когда люди отошли, он увидел устремленный на него взгляд брата.

— Как ты понимаешь это? — Мириан кивнул на корону.

— Это достойная награда и...

— И знак того, что император признает восстановление нашего царства, — докончил Мириан.

— Под рукой Ромейской империи, — добавил Арчил.

— Пока... Дальше, брат мой, тебе придется самому... Моя жизнь и преданность императору... — Мириан иронически усмехнулся, продлятся недолго, тебя же мои слова ни к чему не обязывают... — Заметив протестующий жест брата, Мириан просто сказал: — Нежилец я. На тебя все наше дело остается... Вели продолжать путь. Надо торопиться.