Михаил Альшевский - Варяги

Новое место для града старейшина-князь Братислав с другими старейшинами многократно увеличившегося рода определил на крутом левом берегу Мутной. Взлобок привольный, в любые три стороны селись, коли не страшит лесное утесненье. А чего его бояться — руки свои, секиру держат привычно, ухватисто.

Селились всё же в привычной соседской близости. Избы с надворными строениями рассыпались по всему прибрежному взлобку волей хозяев да красотой места. Посмотреть издали — неумеха-сеятель сыпанул неверной рукой, и упали они вкривь и вкось и выросли одна на другую непохожими. Но все вместе за стеной частокола единое целое представляли — град. И имя к нему прилипло сразу же — Новый град, Новеград.

Но память Славена-прародителя сохранилась. «Мы — словене новгородчи», — охотно отвечали жители Нового града на вопрос любопытствующего заезжего гостя.

И сами, попадая нередко в чужую землю, именовали себя только так, забыв, что когда-то род их прозывался антами [12] Анты — объединения славянских племён; жили по преимуществу между Днестром и Днепром. Основное занятие — земледелие. Общественный строй — военная демократия. Воевали с Византией, аварами. . И пришли они к Ильменю не по доброй воле. Злые степняки-кочевники обры вынудили податься на север. И повёл их в тот многотрудный поход старейшина Славен. Имя само за себя говорит. Может, Славена того поперву и не так звали, кто ведает. Да вот в памяти он Славеном остался. Имя себе делами сотворил.

Старина долго держится в памяти, но приходит время, и она за ненадобностью отмирает. На смену отжившему торопится новое, спешит прокладывать-торить собственные пути. Что обычай, что человек, разница лишь во времени. Новые обычаи вызревают неизмеримо медленнее. Но и опять же это от людей зависит. У новеградцев, наверное, ещё с лёгкой руки Славена, вошло в обычай не сидеть на месте, довольствуясь тем, что могли дать Ильмень, Мутная, немереные леса да выдранные из-под них клочки пашни, по которым каждую весну заботливо шагал за сохой ратай.

Кажись, всё есть у новеградцев — и хлеб, и к хлебу. Но нет, не сидится им на одном месте. Чуть потянуло весной, и молодшие запоглядывали на старших: отпустят ли на Онего-озеро али на Янтарное море сбегать, проведать ближних и дальних соседей? Не только забавы ради — от забав тех и прибыток немалый. Старшие то понимают, нередко, пользуясь своей властью, оставляют молодших дома хозяйство вести, а в поход ладятся сами, полагая, что в таком деле опыт да смекалка житейская поважнее удали да задора безбородых.

Князь-старейшина не препятствует путешествиям. Граду от них прямая выгода. Давно перестал быть диковинкой солнечный камень [13] Солнечный камень — янтарь. Янтарного моря, много других поделок из чужих земель проходит через руки новеградцев, отправляясь дальше к веси, чудинам, кривичам, дальней мери [14] Весь — прибалтийско-финское племя в Приладожье и Белозерье, занималось сельским хозяйством, промыслами. С IX в. в составе Киевской Руси. Потомки веси — вепсы. Чудины — чудь, древнерусское название эстов и других финских племён к востоку от Онежского озера, по рекам Онега и Северная Двина. Кривичи — союз восточнославянских племён в VI—X вв. в верховьях Западной Двины, Днепра, Волги. Занимались земледелием, скотоводством, ремеслом. Главные города — Смоленск, Полоцк, Изборск. С IX в. — в Киевской Руси, вошли в состав древнерусской народности. Мерь — меря, финно-угорское племя в I в. н.э. в Волго-Окском междуречье. Занималось сельским хозяйством, охотой, ремёслами. Слилось с восточными славянами на рубеже I—II вв. , до которой плыть и шагать — ого-го, ноги стопчешь. Однако же новеградцы и плывут, и идут, не страшась. Потому как знают — обратный путь лёгким будет. Не лёгкостью поклажи, а леготой сердца: и в пять, и в десять раз обменное ценнее обмениваемого. Старейшины градские пересмотрят товар, установленную меру отложат на устроение града и его оберег — то справедливо; с остальным хоть на торговую площадь иди, хошь в клеть поклади до прибытия заморских гостей. То твоё дело, в своём зажитье ты волен. В Новом граде такой обычай установился, не то что, скажем, у вепсинов [15] Вепсины — вепсы, потомки древнего финского племени весь, расселены в современной Карелии, в Ленинградской и Вологодской областях. — там до сего дня всё, что ты своей головой да руками промыслил, могут в род забрать. Потому и бедны они, сидят на месте, мало кто в Новеград с товаром добредёт, да и то по приговору рода. Без нашей секиры да ножа доброго попробуй-ка в глухомани обойтись.

Потому новеградец завсегда желанный гость в их селениях. Несут ему всё, что имеют, меняются не торгуясь. Иной раз за кованую секиру пестерь шкурок куницы набить можно, кадушку-другую мёду в ладью погрузить.

Само собой, сплыв из Новеграда вслед за последней льдиной, возвратишься к нему, бывает, по осенней шуге. И руки вёслами да шестом в кровь собьёшь, и недоспишь, и сухой лепёшкой сыт бываешь целый день, и гнус заедает, и дождик до костей пробирает — это только несмышлёныш скажет, что новеградцы чужим трудом пользуются и достаток имеют от того. Не ведают, неразумные, что, вернувшись с прибытком, надобно и о другой весне думать. В той же кузне всю зиму стоять, из криц секиры ладить, женщин улещать, чтобы рук не жалели, стучали бердами [16] Бердо — часть ткацкого станка (род гребня). , ткали полотно, шили лопоть.

Опять же и с заморскими гостями не всё так просто. Он привезёт горсть янтаря-электрона, а просит за неё и шкуры, и полотно, да ещё кадушку мёду. Ты-то за ними глухомань мерил, спину ломал, а он, может быть, без трудов тот янтарь добыл. А тебе ещё думать, кто из того янтаря бусы нарядные сделает, да приглянутся ли они мерянке или вепсинке. Одно и спасение, что женская порода везде одинакова, каждой хочется побрякушек на себя нацепить...

Вот так посомневаешься, поспоришь сам с собой да с гостем-соблазнителем до хрипоты и возьмёшь его камешки-янтарь. У одного камешки, у другого — лопотину нарядную, у третьего — ещё что-нибудь. А трудов-то, а шуму, а спору — кто зачтёт? День-деньской на ногах. Ладно ещё, по всему граду бегать не надо. За то Буривою доброе слово. Надоели ему, видать, постоянные жалобы, и своей волей повелел он снести у въезда от Мутной в град жилища трёх новеградцев и раз навсегда вести мену поделок и товаров на той площади. Так и ведётся. Облегченье, конечно, но никто не вправе говорить, что достаток новеградцу легко и зазря достаётся.

Бывает иногда... с заморскими гостями. В это лето даже князь-старейшина Буривой в изумление пришёл. На двух ладьях приплыл к Новеграду гость из земли далёких данов. Назвал себя Торгримом. С ним товарищей десятка два, ладьи товаром загружены. Думали, что он Ильменем дальше сплывёт, ан нет, в граде остался. Старейшинам богатые дары преподнёс и все товары для мены на площади выставил. Тому никто не удивился — найдётся у новеградцев что в обмен предложить.