Михаил Альшевский - Варяги

Ярл Торир был уверен, что конунг долин думает именно так. Разве поможет вира, если бы даже родичи Херда и согласились на неё? Многие роды уже в руках конунга, они скажут на тинге угодное Гуннару. Об этом он не подумал, когда вызывал на поединок Херда. Но сожалеть о содеянном — значит попусту тратить время. В прошлое возврата нет, жизнь — в будущем.

Он не намерен слепо подчиняться обстоятельствам. Торир ещё потягается и с конунгом, и с самим тингом. Свободные ярлы фиордов будут на его стороне. Конунг мечтает подчинить себе все роды долин? Это его дело и его право. Власть над ковыряющими землю и пасущими скот бондами не очень прельщает свободных ярлов фиордов. Их кормит море. Гуннару нужны бонды Торира? Добровольно он не отдаст их ему, но и сражаться за них будет не так, как за «Пенителя морей». И не надо ползать на коленях перед родичами Херда, выпрашивая мир. Это унизительно и... бесполезно.

— Благодарю тебя за совет, Торстейн, но не воспользуюсь им, — спокойно и как можно мягче ответил он брату. — Подождём тинга. Я не удивлюсь, если меня объявят вне закона. Покинуть эту землю не страшно, она не очень ласкова ко мне. И к вам тоже.

— Но, Торир...

— Лучше подумайте с Аудуном, почему Гуннар ещё до тинга сунулся в это дело и поторопился поддержать обвинение против меня? Может быть, догадаетесь, что ему плевать, уплачу я виру за убитого или нет. Ему важно выгнать или убить меня, а вас с родом подмять под себя...

— Тому не бывать, — с молодой горячностью заявил Торстейн.

Земля была прекрасной, но суровой. Она давала много глазам и душе, но мало телу. Высокие горы подступали к морю и обрывались в него отвесными стенами.

Скалы и вечно шумящее море.

Торир любил взбираться на скалы — здесь легко и вольно дышалось и мысли приходили особые, отличные от повседневных забот старейшины. Он ещё молод, жизненный путь его только начинается. Предсказательница напророчила ему славную судьбу. Но судьба, видать, не придёт сама в руки, как приходит весной в холодный ручей глупая жирная рыба. Её надо искать и творить самому. Где искать и какая она, его судьба? Там, в долине, бонды пасут скот на его земле, и поэтому он имеет долю в их стадах. Но разве его судьба — это кусок мяса и тёплый плащ?

А домочадцы? Принёс ли хоть один из них ему, ярлу, крупицу золота или камень, в глубине которого горит красный, как кровь, огонь? Они сами смотрят на его пояс, украшенный драгоценными каменьями.

Золото... Кто отказался бы от него! Но золота нет. Говорят, его много у конунга Гуннара. Всякий раз, когда на память приходит ненавистное имя, пальцы Торира сжимаются в кулаки. Насмешка судьбы твоё имя — Дружбударящий. Тебя по справедливости стоит называть душителем ярлов. Сколько ты их уже проглотил, и они тащат тебе безропотно лучшее, что у них есть. Другим ты перегрыз горло. Вот откуда твоё золото, конунг. Два твоих похода не могли дать столько богатства. Теперь ты оскалил зубы на мою долину. Но пока я жив, ты её не получишь. Пусть мой меч — «Жаждущий битвы» — никогда не напьётся крови врага, если я, как безропотный пастух, подчинюсь твоему желанию. Мой род не склонит головы перед тобой и не будет платить тебе дани и торопиться выполнять твои повеления. Ты такой же ярл, как и я, и давно ли боги повернули ладью твоей судьбы на дорогу удачи? Пусть нас рассудит меч. Если же люди долин объявят меня вне закона, я уйду, но не покорюсь тебе, конунг. Мы все уйдём, всем родом. Земля велика...

Не в первый раз приходят эти мысли к ярлу. Год от года род нищает. Людей в нём прибавляется, зубы бондов и домочадцев работают не хуже волчьих, все хотят есть, но земля маленькой долины — не шкура овцы, её не растянешь. Чуть ли не каждый день ему приходится разбирать ссоры бондов: скот одной семьи при попустительстве её хозяина оказывается на пастбище другой. Торир наказывает провинившихся, мирит поссорившихся, велит чаще отправляться к реке и в море за рыбой. Но с каждой новой ссорой всё яснее понимает: роду тесно в долине. А он не может перебраться в соседнюю — прекрасная, но проклятая земля, в ней много гор, но мало долин. Они давно принадлежат другим родам. Люди Торира уже сталкивались с людьми Херда. Теперь Херда нет, но тинг никогда не позволит Ториру завладеть его долиной. И Гуннар — тоже.

Даже если он силой захватит долину, конунг натравит на него людей всех других долин и будет кричать о нарушении закона и обычаев и, конечно, добьётся своего: из долины Херда придётся уйти. Или сражаться с дружиной конунга. У него не дрогнет сердце выйти на поединок с самим Гуннаром, но с его дружиной... Если бы Торир мог дать меч и копьё каждому домочадцу, и тогда у него не набралось бы десятой части дружины конунга. Говорят, теперь Гуннар без своих воинов не выходит даже из дома.

Нет, захватывать долину Херда было бы ошибкой. К тому же ещё неизвестно, что скажет тинг о его поединке с соседним ярлом.

Эгмунд — старейшина самого малочисленного рода людей долины Тронсхеймс-фиорда — умирал от пережитого унижения. Так считал его сын Торгрим и не скрывал своих мыслей от сородичей. Молва об оскорблении Эгмунда конунгом Гуннаром разлеталась по долине. Бурлил не только род Эгмунда. Конунг осуждался многими людьми долины Тронсхеймс-фиорда. Седины Эгмунда, его слава справедливого и мудрого старейшины уже много лет приносили ему уважение людей, даже незнакомых со стариком. Землянка Эгмунда на тинге, у скалы законов, каждый раз, когда он приезжал туда, полнилась народом. Многие просили его посредничества в спорах...

Он и сам уже забыл, сколько лет приезжал на тинг. Люди привыкли из года в год видеть его высохшую и согбенную фигуру в голубом плаще там, где решалось самое важное. Тинг и законоговоритель Эгмунд стали неразделимы.

Теперь же Эгмунд лежал в своей спальной нише большого дома и ни с кем не хотел говорить. Его тело уменьшалось, становилось бесплотным и невесомым. Лицо заострилось, даже борода не могла скрыть провала рта. На предложение пригласить знахаря он отрицательно качал головой. Отказывался от пищи, изредка показывал глазами на сосуд с водой. И молчал.

Торгрим всё время проводил у постели больного. Однажды попытался выяснить, что произошло у Эгмунда с конунгом, и не получил ответа. Старейшина рода сам расскажет о встрече с Гуннаром, если на то будет его воля. Торгрим слишком уважал его и как мудрого старейшину, и как отца, чтобы быть навязчивым.

И хотя Торгрим покидал нишу Эгмунда на самый короткий срок, широко разнёсшиеся слухи доходили и до него.

— Этот сын волчицы Гуннар без совести и чести, — не уставала повторять каждому встречному старуха Гудрит. — Подумайте, у него хватило наглости заявить нашему Эгмунду, будто тот не знает закона, что он не законоговоритель и что ему незачем приезжать на тинг... Как вам это нравится? Наш Эгмунд не знает закона?! Да этот самый Гуннар ещё не родился, а наш старейшина уже занимал на тинге почётное место...