Михаил Альшевский - Варяги

Сидит воевода в хоромах своих, ворошит душу прошлым, поглядывает через слюдяное оконце на Волхов. Бьёт волна в берег, ярится, пенится. Тучи небо заволокли, то дождиком брызнут, то сиверком дохнут. Осень подступает, не успеешь оглянуться, дождик снегом обернётся...

А проведчика всё нет и нет. Коли не успеет по живой воде возвернуться, значит, ждать его будущим летом. Кто ж из разумных рискнёт в зимнюю стужу в одиночестве по рекам да волокам судьбу пытать?

Вернулся Костина-дружинник, когда в воздухе белые мухи закружились, а воевода Михолап уже и надежду потерял до будущего лета увидеть его. По облику истый торговый гость: кафтан наглухо застегнут, тёмного цвета порты в поршни заправлены, подстрижена и аккуратно расчёсана борода, взгляд не гордый, но и не услужливый, собой невысок, но крепок, от ветров и морозов лицо задубело. Михолап поперву и не признал его — привык видеть в воинском доспехе.

— Ты, Костина?! — удивился проведчику. — Садись, поведай, что повидал-проведал... Эй, кто там? Медовухи! — крикнул в приотворенную дверь.

— Повидал много чего, — неторопливо начал проведчик. — Сперва о главном скажу. Пока что князя Олега нам опасаться нечего. Занят он собиранием полян....

— Собиранием?

— Не удивляйся, воевода. Смутил меня князь Олег. Не довелось с ним баять, но многие о нём по-доброму судят, хотя и разное говорят. Не только свою дружину в чести держит, но и полян не примучивает, князем себя разумным кажет...

— А Игорь, Игорь где?

— При князе живёт, — улыбнулся Костина. — Видел я его и говорил даже с ним маленько. Твёрдый вьюнош растёт...

— То добро, — облегчённо вздохнул Михолап. — А княгини Милославы не встречал ли?

— Весь Киев обошёл, воевода, многих пытал. Никто не видел и не слышал о княгине...

Помолчали. Отвечая своим сокровенным мыслям, Михолап негромко, с грустью сказал:

— Наверное, и вправду так пожелали боги...

Не поняв воеводы, Костина всё же согласился:

— Без воли богов такое свершиться не могло. Поляне признали Олега князем без великого шума и брани, отворили ему грады свои. И в дружину идут, служат ему...

— Как же могло случиться такое? — в недоумении поднял бровь Михолап. — У нас лютовал, а там...

Костина огладил бороду, развёл руками, голос потерял уверенность.

— Многажды думал я о том, воевода. Не знаю, прав, нет ли, но мнится: то, что случилось у нас, для Олега великим уроком обернулось. Понял он: одной своей дружиной никого не подчинить. На то согласие самой земли надобно. Вот и начал искать дружбы полян. Поляне же согласились — им князь сильный надобен, соседи у них немирные. К тому же и Аскольд души полян к варягам повернул...

— Ушёл от Рюрика ярл, в некоторых землях пытался сесть, но люди тамошние встречали его боем. Поляне же приняли у себя — им тогда степняки походом грозили. Варяги тех степняков помогли прогнать. Так меж полянами и ярлом варяжским любовь пошла. Тут и Олег поспел. С князем Полянским Диром да ярлом Аскольдом не по чести поступил, хитростью их извёл и сам в место княжеское сел...

— Попомни, Костина, плохо кончит воевода Олег, — задумчиво откликнулся на рассказ проведчика Михолап. — И опять же, не его мне жалко, а князя нашего Игоря. Чему обвыкнет, видя с малых лет кровь и междоусобицу?

— Игорь после Олега князем полян станет, а он ведь и наш князь, словенский...

— Одному князю в двух землях быть неможно...

— Но две земли под одним князем могут быть, — возразил Костина.

— Меж словенами и полянами земли кривичей, полочан, родимичей, северян, вятичей, древлян, — начал загибать пальцы Михолап. — Это ж получается, чтобы Игорю князем быть словенским и Полянским, надобно и эти земли подчинить, так, что ли?

— К тому идёт, воевода. Мы с тобой, может, и не доживём до этого, но Игорь-то молодой...

— Это уже не земля будет, ежели все племена под одним князем собрать, — не слушая проведчика, отдался своим мыслям Михолап. — Это уже что-то другое будет. О таком и Гостомысл не мечтал...

— Внуки шагают дальше дедов...

Алтабас — персидская парча.

Берсерк — свирепый воин, который в битве приходил в исступление, выл, как дикий зверь, кусал свой щит и, согласно поверью, был неуязвим.

Бонды — в скандинавских странах в средние века свободные люди, имевшие своё хозяйство, свободные крестьяне. В более раннее время полностью зависели от рода.

Бортничество (от борть — дупло дерева) — бортевое пчеловодство. Первоначально добывание мёда из естественных дупел, затем разведение пчёл в выдолбленных дуплах.

Вальгалла — чертог Одина, в котором сражаются и пируют павшие в битве воины.

Вено — выкуп за невесту, приданое жены.

Вира — денежный штраф за убийство свободного человека.

В челе — во главе.

Выморачивать — добывать, выманивать.

Выя — шея.

Гардарика — «страна городов». Так древние скандинавы называли Северо-Западную Русь.

Гривна — денежная и весовая единица в Древней Руси, слиток серебра в половину фунта.

Дворский — управляющий хозяйством; дворовые люди — челядь, прислуга.

Дирхем — старинная серебряная монета арабов, чеканилась с 695 г.

Епанча — длинный широкий парадный или дорожный плащ.

Житьи — богатые, зажиточные люди. В древнем Новгороде среднее сословие между первостатейными гражданами и чёрными людьми.

Законоговоритель — толкователь законов, блюститель обычаев у скандинавских народов в дописьменный период.

Закуп — зависимый человек, взявший у феодала в долг ссуду (купу) и обязанный отработать её.

Изгои — в Древней Руси лица, вышедшие из своей обычной социальной категории (крестьяне, ушедшие из общины, вольноотпущенные или выкупившиеся холопы и пр.).

Киса — кожаный затяжной кошель.

Конунг — у скандинавских народов в средние века первоначально военный вождь, с образованием государства — король.

Котора — вражда, сбора, раздор, смута, распря.

Крица — твёрдое губчатое железо со шлаковыми включениями. В древности получали непосредственно из руды.

Крыга — льдина, плывущий лёд.

Куна — денежная единица Древней Руси, одна двадцать пятая часть гривны, пятидесятая часть гривны-куны. Обращалась до середины XIV — начала XV в.

Лопотина — одежда, преимущественно верхняя.

Матица — балка, брус поперёк избы, на котором настлан накат, потолок.